Стортинг — «Великое вече»

На Эйдсволлскую площадь, светящуюся изумрудной зеленью газонов, смотрит глазницами высоких окон главный фасад стортинга — «Великого веча». Так звучит в переводе на русский название норвежского парламента.

В полукружье вестибюля, выложенного грубыми плитами, я встречаю Георга Русева и Мартина Нага. У Мартина густая русая борода, хотя ему всего лишь тридцать с небольшим. Впрочем, именно борода сейчас признак молодости: у пожилых она не в чести.

Вчера, издалека заметив на улице его мощную фигуру резвящиеся русы в красных шапочках окружили Мартина и, приплясывая, тыча в него пальцами, вопили: «Викинг! Викинг!» А он только молча, иронически улыбался. Но зато, не скрывая удовольствия, Мартин рассказывает, что Микоян, взглянув на его бороду, назвал его Фиделем Кастро. Это было во время беседы со студентами в зале «Круа», обычном месте студенческих сходок и диспутов, когда, возвращаясь с Кубы, Анастас Иванович остановился на двое суток в Осло.

Подымаемся по крутой лестнице. Секретарь внешнеполитического комитета стортинга Эрик Норд показывает нам комнаты парламентских фракций, кабинеты комитетов, библиотеку, галереи.

Из старого здания стортинга незаметно переходим в новый его флигель, построенный совсем недавно. Архитектор Нильс Хольгерс с большим тактом сочетал несколько старомодную тяжесть здания, возведенного в «замковом» стиле, с новой пристройкой в духе современной конструктивистской, удобной деловой простоты.

Дольше всего мы пробыли в «комнатах Эйдсволла», где хранится оригинал конституции и стены увешаны портретами ее создателей, во главе с Фельзеном.

До 1814 года Норвегия несколько веков была бесправной колонией Дании. Коалиция монархов Европы, разбив Наполеона, вознаградила за счет Дании свою неожиданную союзницу — Швецию Разменной монетой победителей стала Норвегия. Ее попросту подарили Швеции.

Норвежцы не захотели одно ярмо заменять другим. «Свобода и независимость» — написано было на знаменах восставшего народа. Тогда-то и собрались в местечке Эйдсволл, в имении Карстена Анкера, сто двенадцать избранных народом депутатов, чтобы выработать конституцию независимой Норвегии. Семнадцатого мая все депутаты в порядке алфавита подписали ее.

Впрочем, один из депутатов не смог подписаться: депутат от непокорного флота — рядовой матрос Эвен Торсен был неграмотен. Почти все старшие офицеры на кораблях были датчане. Портрет Торсена на стене в этом зале. Невысокий, сутулый, с обветренным лицом, в форменном матросском сюртуке того времени, представитель низов — Торсен, таким и запечатлен он на знаменитой картине Оскара Вергеланда «Учредительное собрание в Эйдсволле». Первый на передней скамье слева.

С портретом вожака матросов на стене соседствует портрет сельского пастора Вергеланда (отца выдающегося поэта, классика норвежской литературы).

На противоположной стене мне запомнился портрет немолодого уже человека, стоящего спиной к морю. Это купец и судовладелец Тейс Люндегорд из местечка Листа. Люндегорд прославился тем, что, когда в море возле Листа на горизонте показались английские корабли, готовившие десант (в городке мужчин не оставалось — ушли на войну), он собрал женщин, нарядил их в мужские одежды и повел строем маршировать по берегу, с палками вместо ружей. Англичане, не ожидавшие встретить здесь норвежских солдат, повернули обратно.

Рассматриваешь портреты людей Эйдсволла в костюмах времен Французской революции, и кажется, что перед тобой деятели Конвента, его комиссары. И в самом деле, Эйдсволлская конституция была слепком с конституции Великой французской революции. За это и ополчились тогда на норвежцев силы международной реакции. Швеция обрушила на нее удар своей первоклассной армии. Связи с Данией, ранее ввозившей в Норвегию хлеб, были прерваны. Неурожай следовал за неурожаем. Ни одна из держав не хотела признавать независимости Норвегии. Английский министр лорд Ливерпуль, чтобы сломить упорство норвежцев, наложил эмбарго на все норвежские суда, находившиеся в английских портах. Норвегии была объявлена блокада. Английский флот отрезал подвоз продовольствия.

— Знаешь, Мартин, что напоминает эта ситуация?

— Конечно. Действия американских монополий против Кубы, — отвечает он, продолжая разглядывать портреты депутатов Эйдсволла.

Как они были молоды! Средний возраст не превышал сорока лет, а самому младшему, лейтенанту Конову, не исполнилось и восемнадцати.

Англичане безжалостно топили даже маленькие рыбачьи лодки, перевозившие зерно. Норвегия голодала, но не сдавалась.

— Ты, наверное, читал поэму Ибсена «Терье Викен» и понимаешь, что значит блокада? — опрашивает меня Мартин Наг.

Да, я знаю эту поэму, но советские люди, пережившие блокаду, интервенцию, голод двадцать первого года, и без «Терье Викена» представляют, каким испытаниям подвергались тогда норвежцы.

— «Терье Викен» — это поэзия. А то, что дед Руала Амундсена четыре года сидел в английской тюрьме за то, что пытался на своем утлом суденышке провезти хлеб голодающим землякам, это исторический факт, — замечает Георг.

Плохо вооруженные, малочисленные норвежские войска сражались героически. Но положение было безнадежно, помощи ждать неоткуда. Англия готовила десант. Россия по Абоскому договору обязалась помочь Швеции в завоевании Норвегии. Под договором о передаче Норвегии шведам стояла и подпись Пруссии.

Вот почему при всем своем упорстве и энергии норвежцам пришлось идти на уступки, на унию, признать шведского короля. Впрочем, само поражение Норвегии в той международной обстановке скорее походило на триумф, чем на капитуляцию Государства «Священного союза» обещали отдать Норвегию в полное владение шведскому королю, а норвежцы добились того, что он признал Эйдсволлскую конституцию и прислал стортингу письменную присягу — «Управлять Норвегией согласно с ее конституцией и законами».

По конституции — король «царствует», а не управляет. Ни один закон не имеет силы, если не принят стортингом. Король не имеет права ни созывать, ни распускать стортинг, ни назначать досрочных выборов. Депутаты не приносят присяги королю, он лишен возможности по своему желанию увеличивать или уменьшать статьи государственного бюджета, увеличивать или уменьшать армию хотя бы на одного солдата, не властен объявлять войну. Все эти и многие другие права принадлежат стортингу. Правда, король может внести свой законопроект на обсуждение стортинга, однако этим же правом обладает и любой взрослый норвежец (если его поддержит хотя бы один депутат).

При этом всякий норвежец обладает правом, которого лишены придворные, — быть избранным в стортинг.

Так в то время, когда реакция повсеместно торжествовала победу, Норвегия создала и отстояла для себя конституцию более демократическую, чем все существовавшие тогда в Европе.

И более того, уже через год после унии, когда Европу накрыла мрачная тень реакционнейшего из реакционных «Священного союза», норвежский стортинг дополнил Эйдсволлскую конституцию законом об отмене дворянства и запрещении всякого рода наследственных привилегий. Напрасно король дважды накладывал свое вето, посылал грозные рескрипты в стортинг, угрожая вмешательством иностранных держав, обрушивал репрессии на печать — ему пришлось уступить. С тех пор крестьяне и рыбаки здесь с гордостью говорят: «У нас в стране нет ни ядовитых змей, ни дворян!» Основным содержанием политической жизни Норвегии в последовавшие после унии девяносто лет была борьба за ее расторжение, борьба за независимость.

— Кубе повезло больше, чем нам тогда, — возвращается к прежнему разговору Георг Русев, — она знает, откуда ждать помощь. Ей не надо будет тратить девяносто лет на борьбу за независимость. И мы, сыны Эйдсволла, норвежцы, казалось, должны были первыми прийти на помощь Гаване. Так нет же! — и он с досадой пожимает плечами.

Тот из читателей, который последует за нами в зал заседаний стортинга, поймет, отчего досадовал Русев, да и не он один.