В час отплытия

...Теплоход «Полярное сияние», совершавший круговые рейсы Берген — Нордкап — Берген, на котором у нас была заказана каюта до Тронхейма, задерживался. Среди слушателей и зрителей спектаклей и концертов григовского фестиваля много пассажиров, туристов из Америки и Англии, заблаговременно купивших билеты на этот рейс, и поэтому надо ждать «театрального разъезда».

Часы ожидания мы провели на пристани за рыбным рынком, на ганзейской набережной с пришедшими провожать нас друзьями. Сначала мы распростились с Эйриком Сундвором и учителем Ларсом Иенденшоу.

Он подарил мне собранную им книгу, посвященную организатору движения Сопротивления в Бергене Кристиану Стейну — почтовому экспедитору на пароходе, ходившему тем же маршрутом, что и «Полярное сияние».

Служба на пассажирском судне, совершавшем регулярные рейсы вдоль побережья, помогала подпольной работе, способствовала развороту незаурядного организаторского таланта Стейна. Участник созданной им боевой группы Ларс Иенденшоу после освобождения из концлагеря по крупицам собрал воспоминания, из которых вставал образ бесстрашного норвежского патриота и его друзей — почтмейстеров, почтовых агентов, экспедиторов, почтальонов, телеграфистов, павших в борьбе с врагом.

Немного позднее к пристани подошла и чета Педерсенов — сестра Мартина Нага и ее муж. С ним был его отец — рабочий алюминиевого завода. Сестра Мартина, молодая, очень крупная, но все-таки изящная женщина, работала в конторе бергенского судостроительного завода, того самого, куда приезжал академик Крылов. Педерсен же — студент технической школы, из которой выйдет судостроителем.

Ростом Педерсен выше Мартина Нага — 204 сантиметра! Почти что рост Петра Великого Значок, поблескивающий на отвороте черного вельветового пиджака Педерсена, не походил ни на один из множества виденных мною значков! Две руки с напряжением разламывают пополам ружье.

— Такой значок, — объяснили мне, — носят здесь те, кто по идейным соображениям отказались призываться в армию...

И тут же я узнал, что в Норвегии таких юношей немало. Они приходят на призывной пункт и объявляют, что с охотой пошли бы в норвежскую армию. Но так как страна входит в НАТО, а иностранные генералы могут использовать войска, не спрашивая народа и во вред ему, они отказываются проходить военную службу. За отказ от нее эти люди идут на принудительные работы, сроком своим превышающие срок военной службы. Те же, кто не хотят идти и на принудработы, отбывают тюремное заключение.

— Нынешний наш премьер Герхардсен, когда был молодым, сам отказался от военной службы, и его посадили на три месяца в тюрьму. Теперь же, при его правлении, «отказчиков» сажают на полтора года! — иронически усмехается Педерсен.

Мне довелось потом встречаться с людьми, которые испытали и принудительные работы и тюрьму из-за нежелания служить в войсках, входящих в вооруженные силы НАТО, хотя их всячески пытались уверить, что НАТО не агрессивная, а чуть ли не благотворительная организация.

Этих юношей (они далеко не коммунисты) не так много, но все же столько, что они могут издавать пацифистский журнальчик «Против течения».

Однажды при мне дочь моего норвежского друга и влюбленный в нее паренек, оба студенты университета в Осло, так «планировали» свое ближайшее будущее: через год они кончают университет, она уедет на полтора года во Францию (на практику — девушка лингвистка), а он те же полтора года проведет на принудительных работах или в тюрьме. Поженятся же они после того, как он отбудет срок за «преступление», которое еще не совершил, но несомненно совершит, потому что не собирается служить в армии, где командуют немецкие офицеры.

Но это было позднее, а в те минуты на пристани в Бергене я с таким интересом разглядывал эту сломанную мускулистыми руками винтовку, что Педерсен отстегнул значок и прикрепил его к моему пиджаку:

— На память!

Белой ночью теплоход «Полярное сияние» уносил меня на север, навстречу полуночному солнцу... Справа на волне, отражаясь в фиорде, покачивались горы. Позади оставался Берген.

Я бережно спрятал этот, пожалуй самый дорогой, сувенир, подаренный мне в Норвегии.

Вероятно, мы никогда не увидимся с добродушным великаном Педерсеном. Вряд ли когда-нибудь встречу я и Сольвейг (фамилия ее — Далланд). Но воспоминание о том, как она с блестящими от негодования глазами отчитывала меня за эту злосчастную гроздь винограда, надолго останется одним из самых милых моему сердцу воспоминаний.

Хорошо, что у Норвегии немало таких дочерей...

Засыпая в каюте, я думал о Тронхейме, Нарвике и Киркенесе, где меня ждут новые встречи, старые и новые друзья.

Из Бергена в древнюю столицу Норвегии Тронхейм на борту «Полярного сияния». Оттуда до самой северной станции железной дороги Фауске. На автобусе в Будё. С пристани Будё до столицы Лофотенских островов Свульвера на дизель-электроходе «Вестролен». Через залив Троллей «Вестролен» из Свульвера ушел на север, а я на пароходике каботажного плаванья добрался до Нарвика. Из Нарвика в Тромсе, или, как его здесь называют, «Париж Заполярья», по петляющей дороге — горы, фиорды паромы, снова горы — целый день мчал нас рейсовый автобус. Затем на летающей лодке — в Киркенес. В Тромсе я долго стоял около памятника победителя.

Широко, как матросы при качке, расставив ноги, в унтах, в длинной малице, с меховым воротником, с непокрытой головой, в свете ночного солнца стоял бронзовый Амундсен — капитан ледовых морей, устремив свой орлиный взор вдаль, в сторону океана. Отсюда он стартовал в свой последний — без возврата — полет.

И в том, что памятник англичанину Скотту воздвигнут в Норвегии, и в том, что статуя Амундсена поставлена в Тромсе. — и не в память об апогее его жизни — открытии Южного полюса, а о том часе, когда этот немолодой уже, прославленный человек, устремившись во льды спасать итальянскую экспедицию, терпящую бедствие, погиб, «душу отдав за други своя», — отразились те стороны норвежского характера, которые делают Норвегию такой близкой нашему сердцу.