Норд вегр — дорога на север

Всю ночь ярко светило солнце, мешая спать, не помогали никакие занавески. Но к утру небо заволокло тучами, и когда поезд, миновав Полярный круг, подходил к станции Фауске, день наступил пасмурный, ветреный.

Старонорвежское «Норд вегр», откуда и пошло название страны, по-русски означает «дорога на север». Фауске же — самый северный узелок железнодорожной сети Норвегии. Отсюда на север, до границы с Советским Союзом, огромные пространства трех областей: Нурланда, Тромсе, Финмарка (более чем треть территории Норвегии) — связаны между собой лишь зыбкими морскими путями да извилистыми горными шоссе. Вот почему ранним утром, когда наш поезд подходил к станции, его уже поджидал целый табор автобусов дальних маршрутов.

Фауске — Нарвик — 242 километра, Фауске — Тромсе... Фауске — Киркенес — 1282 километра, Фауске — Лофотенские острова. И на острова, оказывается, здесь можно проехать автобусом — расписание их согласовано с движением паромов.

Местный автобус забирает пассажиров в шахтерский поселок у подножья горы Сулительма, известной своими открытыми разработками пиритов.

Ледовая шапка Сулительмы (она отлично видна с платформы вокзала) поблескивает с высоты почти двух тысяч метров. Морозящее дыхание ее доходит до Сальт-фиорда и заставляет нас поеживаться.

Месяца два назад, когда мы с друзьями намечали маршруты поездки, решено было из Фауске ехать на автобусе прямо до Нарвика. Но с тех пор аэродром в Будё, где должен был приземлиться, совершив шпионский полет над Советским Союзом, Пауэрс, стал притчей во языцех, и поэтому мы с Мартином Нагом отыскиваем автобус, на широком лбу которого написано: «Будё». Здесь это самый короткий маршрут — 40 километров.

Все места в автобусе быстро занимаются.

Гористая дорога петляет вдоль берега Сальт-фиорда, ветер рябит его потускневшую гладь.

Осина, ольха и береза — привычные моему глазу деревья — теснятся к шоссе, почти задевая ветвями быстро бегущий автобус.

— Ладно, ладно, — говорю я березам, — вы хотите мне напомнить, что леса в Норвегии забрели так далеко на север, как ни в одной стране мира.

Но до Финмарка, самого северного края на земле, где растут сосны и березы, мне еще ехать и ехать!

В пути норвежцы обычно не вступают в разговор со случайными попутчиками. Но здесь мой сосед — то ли потому, что мы ехали в поезде в одном купе и стаж двадцатичасового молчания показался ему достаточным, то ли увиденное внизу так обрадовало его, — вдруг заговорил со мной.

— Видите? — спросил он, показывая на протянувшуюся внизу, между шоссе и морем насыпь.

Рабочие не торопясь укладывали шпалы.

— Железная дорога дотянется до Будё.

И снова умолк. Только вечером, встретившись с ним и его женой уже на пароходе по пути на Лофотенские острова, мы наконец познакомились и по-настоящему разговорились.

Будё.

Что знал я о нем до сих пор? Впервые это название я услышал во время войны, когда читал протоколы допросов немецкого летчика, сбитого во время налета на караван судов, шедших из Исландии в Мурманск. Немецкие самолеты систематически нападали на английские, советские, американские, норвежские суда, наводили на конвой подводные лодки. Базой для этих пиратских налетов был аэродром в Будё.

От вернувшихся на родину наших военнопленных я второй раз услышал название этого города. Они рассказывали, как зимой в заполярной мгле — босых, голодных — их заставляли строить здесь аэродром.

О знаменитом же инциденте, известном в Норвегии как «дело Будё», я узнал позднее.

Вскоре после присоединения Норвегии к Швеции английские коммерческие фирмы, обосновавшиеся в Будё, были изобличены в незаконной торговле, бесчестном ведении дел.

Норвежская таможня конфисковала их товары, но в столкновении с таможенными властями англичане одержали верх и удрали восвояси вместе со всем добром.

Потерпевшей стороной оказались норвежцы. Однако прошло время, и английские купцы обратились в Стокгольм и объединенное шведско-норвежское министерство иностранных дел, требуя возмещения убытков.

Стокгольмские власти удовлетворили это требование, присудив норвежцам уплатить компенсацию в 18 тысяч фунтов стерлингов — по тем временам сумма огромная (особенно если учесть, что в Будё было малочисленное население).

Историки полагают, что в данном случае шведские власти за счет норвежцев оплачивали помощь Англии в отторжении Норвегии от Дании и передаче ее Швеции.

Этот приговор вызвал гнев против англичан и горькую обиду на шведов, которые никак не защитили интересы Норвегии.

«Дело Будё», — меланхолически замечает историк, — имело значительные последствия, положив начало требованиям Норвегии своего отдельного министерства иностранных дел, ведущего самостоятельную внешнюю политику». Оно было веским доводом в борьбе за эту независимость.

...Сальт-фиорд становится все шире, открывая просторы Норвежского моря.

Горы кончаются. С дороги видны стерегущие с юга вход в фиорд островки — Стрем и Кнаплунд. В протоке между ними, в часы, когда прилив сменяется отливом, кипят водовороты.

На северном же берегу, на самом носу полуострова, у подножья причудливо врезанных в небо горных вершин, на плоской равнине раскинул Будё свои новенькие, невысокие, пестро раскрашенные дома с широкими проемами окон.

Автобус останавливается у нового пятиэтажного отеля «Норена». Он построен после войны.

Заново отстроен и разрушенный «Гранд-отель» — излюбленное место кратких ночевок аэротуристов: прекрасно оборудованный аэродром в Будё не только воздушная база НАТО, но и транзитный пункт международных линий «SAS», а полуночное солнце, не заходящее здесь с 5 июня до 9 июля, привлекает немало «туристов доллара».

Стрелки-указатели на большом столбе сообщают, что пассажирским самолетам «SAS» до Северного полюса отсюда всего 6 часов лёта, до Иоганнесбурга в Южной Африке — 53, до Лондона — 8, до Парижа — 12, до Токио — 32 часа, до Фербенкса на Аляске — 14. Столб — наглядное пособие, объясняющее, почему лежащее в стороне от проторенных путей провинциальное захолустье за Полярным кругом, обочина Европы, меньше чем за жизнь одного поколения превратилось в оживленнейший узел международных связей, осуществляемых через Северный полюс...

— Не хватает лишь указателя, сколько часов лёта до Свердловска, — говорит Мартин Наг репортеру одной из двух местных газет. — Эта надпись освежила бы память Эриксона...

Начальник аэродрома — полковник Эриксон — прославился тем, что утверждал, будто бы никогда и ничего не слыхал о Пауэрсе. В глаза не видел самолета типа «У-2». Однако жители Будё рассказывали — и это признал в стортинге сам военный министр, — что еще осенью 1958 года на аэродроме Будё уже побывали эти печально известные «Локхид У-2» и тренировался Пауэрс.

Поклонники старины советуют нам оставшиеся до отплытия парохода часы истратить на то, чтобы заглянуть в Сельскохозяйственный колледж, где сохраняются покои Луи-Филиппа, того самого, что после июльской революции в 1830 году стал королем Франции. Некоторое время он прожил тут в эмиграции, зарабатывая на хлеб преподаванием французского языка.

Приверженцы же нового утверждали, что необходимо прежде всего осмотреть психиатрический институт — новую больницу для нервнобольных, облицованную розовым мрамором из каменоломен Фауске, с ее образцовой фермой (трудовая терапия) и парком.

Вспоминаются слова Карела Чапека о том, что крупнейшее здание во всех городах от Тронхейма до Нордкапа — сумасшедший дом. «Это наводит на мысль, — писал четверть века назад чешский сатирик, как и я, побывавший здесь в дни незаходящего солнца, — что жизнь тут имеет свои теневые стороны, например полярную ночь». Привожу эти слова Чапека, хотя, как здесь говорят, это значит — «красть соль с чужого стола».

Любители природы советовали поехать на Ренвикские горы, откуда открывается прекрасный вид на гряду Лофотенских островов, или «смотаться» на «бусе» километров за двадцать — к водовороту Сальстрему — «самому мощному водовороту в мире».

— Про Мальстрем вы слышали?

— Да! Я знаю про этот водоворот на Лофотенах. Еще с детства мне запомнились повести Жюля Верна и рассказ «Низвержение в Мальстрем» Эдгара По. Но тогда рассказ этот наводил на меня такой страх, что я утешал себя лишь тем, что все это выдумки, плод больной фантазии поэта.

Тем не менее Мальстрем существует. Столкновение волны прилива с волной отлива в узкой протоке между островами Москен и Москенес образует бурлящий водоворот, затягивающий в себя иногда даже целиком суда. Одно из таких суденышек, побывавшее в водовороте и извергнутое им, даже выставлено в музее мореплавания в Осло. И до Мальстрема отсюда меньше чем сто километров!

— Ну так знайте, что Сальстрем еще более мощный водоворот, чем Мальстрем...

И все же, сообразуясь с отпущенным мне временем, всем этим рекомендованным для обозрения местам я предпочел встречу с Биргером Халсом и прогулку по улицам Будё — небольшого красивого городка, подавляющее большинство жителей которого живет в новых, современных домах. Но новизна эта то и дело напоминает о недавней трагедии.

В 1940 году, перед тем как немцы вторглись в Норвегию, Будё был бойким городком, в семистах шестидесяти домах которого жило шесть тысяч человек.

27 мая 1940 года этот беззащитный город уничтожила немецкая авиация. Бомбежка продолжалась лишь два часа. Но Будё был сравнен с землей.

И розовый домик «управления губернией», и стоявший рядом с ним голубой домик с крылечком и вывеской «Парижская парикмахерская», которым когда-то любовался Илья Эренбург, и дом сапожника, у которого давным-давно подмастерьем работал Гамсун, и четыреста двадцать других домиков — каждый из них был дорог кому-то — сгорели дотла. Сгорели и все здания в центре — магазины, конторы, предприятия. Четыре тысячи человек остались без крова...

Ныне город не только восстановил разрушенное, но и разросся. Лишь несколько еще не застроенных пустырей напоминают о пережитом.

Высоко возносится шпиль железобетонной колокольни. Она стоит отдельно от простой и строгой новой кирки. Заходим внутрь. Играет орган, но в церкви пусто.

Мы выходим из нее и на перекрестке останавливаемся у памятника. Высокий бронзовый старик в старомодном бронзовом длиннобортном сюртуке.

Фритьоф Андерсен.

Необычное сочетание знаменитого имени и прославленной фамилии ничего не говорит мне. Оно и понятно. Фритьоф Андерсен, оказывается, был органистом здешней церкви и исторгал из своего инструмента звуки, заставлявшие его сограждан радоваться и плакать. Благодарные, они и поставили этот памятник своему земляку.

На площади около ратуши новое здание почтамта и телеграфа, но мы не разглядываем его внимательно, потому что наступил час условленной встречи с бургомистром Будё.