Бургомистр Биргер Халс

...Биргер Халс — бывший наборщик, старый член Рабочей партии — радушно встретил нас в своем кабинете.

— Нам жаль, что Будё по такому неприятному поводу попал в центр мирового внимания, — сказал он, вспоминая шпионский полет Пауэрса, который должен был посадить свой самолет на здешнем аэродроме. — Население, поверьте, не имело представления об этом и от души возмущено. Вы знаете, что организация Рабочей партии Будё и Будина (район, примыкающий к городу) решительно протестовали против использования для таких целей нашего аэродрома? — спрашивает он. И добавляет: — Мы, муниципальные работники, не любим обсуждать международные дела! Наше дело — это коммунальная жизнь. Но я твердо убежден: дружа с вами, с Советами, на этот раз мы должны резко реагировать!

— Да, я знаю о протесте жителей Будё, хотя центральный орган вашей партии «Арбейдербладет» не опубликовал его. Почему же?

Халс в недоумении разводит руками:

— Обе наши газеты в Будё сообщили об этом. Во всяком случае, большинство норвежцев поддерживает протест министра иностранных дел и надеется, что заверения американского посла о том, что это не повторится, — искренни.

Однако, — и тут Биргер стучит обоими кулаками по столу, — какая польза, что мы протестуем! Аэродром в центре города оказался запретной зоной для нас, гражданских лиц. Это военный аэродром, построенный на средства НАТО и для НАТО. Мы видим тут массу иностранных самолетов, однако ничего не знаем о них. И нам вполне понятно заявление Малиновского об ответном ударе по базам. Советский Союз ударит по врагам, но ведь мы, норвежцы, ваши друзья. Нас ничто не разделяет. Мы, как и вы, знаем то, чего не знают за Атлантикой: что такое война на своей территории! Граждане Будё не хотят такого аэродрома у себя. Уже пятнадцать лет мы трудимся, чтобы восстановить город, — вот смотрите...

Биргер Халс раскрывает альбом с фотографиями руин, показывает снимки восстановительных работ, новых зданий.

— Это стоило миллионы и миллионы. Нас теперь двенадцать тысяч жителей. Больше, чем до войны. Через год железная дорога дойдет до Будё, и мы сможем расширить нашу промышленность. Будем экспортировать все виды рыбы и рыбу во всех видах! На нашей верфи строятся только малые тральщики, и наши заводы сельдяного жира и рыбной муки полгода работают, а остальное время стоят. Мы будем строить большие траулеры. Четыре таких траулера обеспечат сырьем работу для тысячи человек на берегу круглый год. Из Осло переведен к нам завод моторов для рыболовецких ботов. Перед Будё заманчивые перспективы, — с подъемом говорит он. — И все это может разлететься как карточный домик по вине безумцев, которые, не спросив согласия Норвегии, дадут старт с нашего аэродрома.

Биргер Халс закрывает альбом и встает из-за стола.

— Но мы все же оптимисты и живем надеждой, что разум победит и что с нашего аэродрома скоро полетят пассажирские самолеты, установится постоянное сообщение с Москвой и Мурманском. Посмотрите, какое отличное здание мы построили для коммуны в Будё.

И он проводит нас по действительно отличному зданию ратуши. Показывает кабинеты, простой, удобный зал заседаний. Это самая трудная красота — красота без украшений.

Ратуша построена по проекту архитектора Мунте-Коса. По его же проектам воздвигнуты и кафедральная кирка и здание телеграфа.

— Очень хороший архитектор, — говорит Биргер Халс, — и сын его талантливый невропатолог. Работает в здешней психиатрической больнице.

И он снова рассказывает об окрыляющем его будущем города. Это и понятно. Халс стал бургомистром, когда Будё еще лежал в развалинах, и он сделает все, чтобы город снова не стал грудой руин.

Он дарит мне на прощание альбом с видами Будё, а я ему — традиционную деревянную загорскую матрешку.

И, раскрывая ее, с удивлением находя в первой матрешке вторую поменьше, а в ней еще меньшую — и так шесть раз, — Биргер Халс заливается смехом.

О многом хотелось еще расспросить его, но мы торопимся. Пароход «Вестролен» уже у пристани и дает гудок.

Впереди Лофотенские острова.