«Обидно за норвежцев»

Вскоре после прилета в Осло я перебрался из гостиницы «Регина» в дом на Эдвардсстормгата, в комнатку на самом верхнем, седьмом этаже. Перед моим окном полупрозрачный еще каркас будущего шестнадцатиэтажного дома.

Медленно поворачивается стрела подъемного крана. Не спеша подымаются и опускаются лифты, груженные бетонными плитами. Каждый вечер, возвращаясь к себе в комнатку, я отмечал, как вырос этот дом. Вывеска на дощатой ограде стройки возвещала, что дом этот возводится для акционерной нефтяной компании «Шелл».

Заграничным нефтяным концернам «Калтекс», «Бритиш петролеум», «Стандарт ойл компани оф Нью-Джерси» принадлежат в Осло прекрасные, современные дома, но «Шелл» теперь собирался «переплюнуть» своих конкурентов с высоты шестнадцати этажей.

В то утро, когда у меня была назначена встреча в порту, я, как обычно, проснулся оттого, что мимо моего окна проскользнул наверх лифт со строителями в кепках с прозрачными цветными козырьками.

Разложив на столе план Осло, чтобы найти самый короткий путь в порт, я увидел, что план этот, на котором отмечены места двадцати восьми фирменных заправочных колонок, издан концерном «Шелл». Карта Норвегии, полученная мною от туристского общества, оказывается, издана «Ессо» — как сокращенно именуется «Стандарт ойл».

Каждый пассажир, входя в автобус, отдает эре чистого дохода нефтяной монополии. С каждого километра, отмеченного на спидометре автомобиля, с каждой кроны, выбитой счетчиком такси, в кружку этих прибылей падает эре за эре, образуя кроны, тысячи, миллионы крон. Ну как тут не вспомнить историю, которую я не раз слышал в Скандинавии.

Однажды к римскому папе для разговора с глазу на глаз прибыл американец. Как ни прислушивался в приемной секретарь его святейшества, о чем идет речь, он не мог разобрать ни слова. Но вот американец повысил голос. «Даю сто тысяч долларов!» — услышал секретарь, и тихий ответ папы: «Нет!..» — «Даю полмиллиона) Миллион!» — еще громче сказал американец. И снова тихое «Нет!» — «Двадцать миллионов долларов!» Тут секретарь не выдержал, распахнул дверь: «Соглашайтесь, ваше святейшество!..» — «Сын мой, — тихо ответил ему римский папа, — ты не знаешь, что он за это требует. Он хочет, чтобы вместо «аминь» в храмах возглашалось «Стандарт ойл»!»

В том, что норвежские капиталисты в сделках со «Стандарт ойл» оказались сговорчивее, чем римский папа в анекдоте, я здесь убеждался не раз.

На набережной, словно галион над форштевнем корабля, из кирпичной стены нового дома выступает литая статуя Боливара — вождя борьбы за независимость Венесуэлы, Эквадора, Колумбии и названной его именем Боливии. Эта фигура и в самом деле когда-то была галионом на одном из лайнеров океанской линии, соединяющей Норвегию с Южной Америкой. Но однажды корабль угодил на песчаную отмель вблизи Ирландии и во время отлива переломился надвое. Судовладелец — миллионер Фред Ульсен — распорядился укрепить галион с погибшего судна на стене многоэтажной рабочей столовой Акерс-верфи, крупнейшей верфи в стране, также принадлежащей ему.

Под этим, отныне навек сухопутным, галионом мы с Мартином Нагом и встретили, как было условлено, Лей-ва Юхансена. На лацкане его пиджака поблескивал значок, свидетельствующий о том, что Юхансен больше двадцати лет бессменный доверенный профсоюза портовых рабочих.

Взглянув на окладистую бороду моего спутника, Лейв Юхансен улыбнулся и сказал:

— Я убежден, что недалеко время, когда если не Ульсен, то Вильхельмсен на одном из своих кораблей на линии в Южную Америку поставит как галион скульптуру Фиделя Кастро! Выгода прежде всего!

За несколько часов, проведенных в порту, можно было воочию убедиться, как интенсивен труд здешних докеров. Все совершается почти бесшумно. Рабочих очень мало, но надо быть крайне внимательным и ловким, чтобы не угодить под колеса быстро маневрирующей машины или увернуться от готового обрушиться на твою голову многотонного тюка, стремительно опускаемого краном.

В тот день, осматривали ли мы пристани или новые склады, фасады которых имитируют старинные дома ганзейских купцов, вдыхали ли слитные запахи моря, смолы, мазута и свежей рыбы, или вникали в подробности рабочей жизни, — все время в беседах мы возвращались к одной и той же теме.

— Видите? — спрашивал Юхансен, указывая на дальний юго-восточный берег порта, уставленный, как кегельбан кеглями, цилиндрами больших белых цистерн. — Пожар там стал бы катастрофой для города, стоил бы жизни сотням и сотням людей. Население уже подавало петицию городскому управлению, требуя, чтобы горючее перевели в безопасное место. ...Не помогло. «Шелл» и «Стандарт ойл» сильнее всяких петиций!

Позиции «Стандарт ойл» в Норвегии с недавних пор усилились еще и тем, что концерн возводит на восточном берегу Осло-фиорда большой нефтеперегонный завод, вкладывая в стройку 215 миллионов крон. Это самое крупное американское капиталовложение в стране.

Финны недавно построили близ Турку свой нефтеперегонный завод, чтобы не так зависеть от монополий и меньше тратить иностранной валюты. Отважные кубинцы, чтобы избавиться от диктата и саботажа «Стандарт ойл» и «Шелл», национализировали нефтеперегонные заводы. Норвежцы же поступают иначе. Нефтеперегонный завод, построенный концерном «Стандарт ойл» на часть огромных прибылей, извлекаемых из Норвегии, усиливает зависимость местной экономики от заокеанских хозяев, подчиняя ее их интересам.

...На одной пристани было так пустынно, что хоть шаром покати. Даже чайки не кружили над ней. У причалов пришвартовались шесть больших морских торговых судов. Безработные гиганты борт о борт стояли на приколе.

И среди них затесался один танкер.

— Нефтяные концерны держат нас в узде не только своим горючим. Его мы смогли бы купить и в других местах. Они еще держат нас вот чем, — и Юхансен кивком показывает на океанский танкер на приколе.

Я понимаю, о чем он думает.

Норвежцы гордятся своим торговым флотом, третьим в мире по величине. Это — мировой извозчик. И более половины морского тоннажа — нефтеналивные суда. Добытчики валюты для страны, они перевозят чужую нефть в порты всего света.

Более чем треть из пятисот норвежских танкеров постоянно перевозит грузы для «Эссо» и «Шелл». И вот теперь, когда Куба национализировала их нефтеперегонные заводы, «Эссо» и «Шелл» объявили молодой республике нефтяную блокаду.

До сих пор, как говорится в деловых кругах, «норвежские судовладельцы проявляли заинтересованность в перевозках советских нефтегрузов», — поэтому-то Внешторг и хотел зафрахтовать здесь танкеры для перевозки нефти на Кубу.

— Мы, норвежские рабочие, очень хотели бы помочь кубинцам. Но разве коммерсанты спрашивают нас? — говорил Лейв Юхансен, разливая в чашки кофе, когда мы сидели в рабочей столовой.

Он пригласил нас «подзаправиться» в обеденный перерыв в этот деревянный пакгауз — рабочую столовую, прозванную «Убежищем негодяев». В дни большой забастовки в порту в 1924 году здесь под охраной полиций жили штрейкбрехеры. Много воды утекло с тех пор, но меткое название словно приросло к зданию.

На скамьях за длинными деревянными столами, не снимая рабочей робы, портовики разворачивали принесенные из дома завтраки или обедали, и каждый по-своему коротал оставшиеся минуты обеденного перерыва. Один мирно спал за столом, положив голову на руки, другой набивал табаком трубку, третий рассматривал таблицу футбольных состязаний. Несколько человек играли в карты, и прохаживавшийся взад и вперед полицейский наблюдал, чтобы мирные «дурачки» или «пьяницы» не превращались в игры, которые здесь называют коммерческими, а у нас азартными. Мы же и подсевшие к нам рабочие, запивая горячим кофе бутерброды, продолжали начатую у причалов беседу.

Желая поставить Кубу на колени и зная, что одних лишь советских танкеров не хватит для перевозок во всех направлениях, «Эссо» и «Шелл» объявили норвежским судовладельцам, что если те будут перевозить советскую нефть, то монополии перестанут фрахтовать здешние танкеры и немедля расторгнут старые договоры — объявят им бойкот. И норвежские судовладельцы послушно отказались от советских фрахтов и всячески уклонялись даже от каких-либо переговоров об этом, хотя ставки предлагались очень выгодные. И это в то время, когда много норвежских танкеров стоит на приколе!

Да, судовладельцы оказались сговорчивее, чем Римский папа в анекдоте, и, охотно подчинившись диктату, вместо «аминь» возглашали «Стандарт ойл»!

Подобные же ультиматумы монополии предъявили судовладельцам и других стран. Устанавливалась, казалось, полная нефтяная блокада Кубы.

— Я был в Испании в скандинавском батальоне! Ну а чем мы можем сейчас помочь кубинцам? — включился в беседу подсевший к нам крановщик, приятель Лейва. — Не послушайся судовладельцы приказа «Эссо» и «Шелл», двести танкеров стали бы, на прикол! Тысячи моряков превратились бы в безработных! И все против нас обернули бы — ведь страна лишилась бы нужной валюты. Как тут помочь Кубе?!..

Человек, сидевший за столом напротив меня, кончил уминать табак в трубке и сказал:

— В двадцатом году, совсем еще мальчишкой, я участвовал в забастовке протеста против блокады Советской России. — Он встал и протянул мне руку. — Значит, так получается, — продолжал он после рукопожатия, — незаконно можно посылать оружие Батисте, а возить законную нефть на законных танкерах законному правительству, если этого не хотят заморские дядюшки, нельзя. Выходит, мы сами себе не принадлежим. В чьем же кармане запрятана наша независимость? И о чем только думают в стортинге!

Полицейский, шагавший, держа руки за спиной, взад и вперед по столовой, проходя мимо нашего стола, замедлил шаги, а потом, прислушиваясь к разговору, и вовсе остановился и громко стал называть:

— Один, два, три, четыре, пять, восемь, десять, один! Русиск!

Трудно представить, что, произнося эти простые слова, их можно было так исказить, как искажал полицейский. Затем, подмигнув мне, — мол, и мы не лыком шиты, — он начал по-немецки рассказывать, что в тридцатых годах ходил юнгой на танкере и не раз бывал в Туапсе.

— Русские — неплохие люди, — говорил он, обращаясь ко всем. — Мне они нравятся. Только, я думаю, со «Стандарт ойл» им не совладать. А когда на Кубе без горючего остановятся электростанции, заводы и машины, на одних волах далеко не уедешь — кубинцы сдадутся. И тут уже ничего не поделаешь!

— Советские товарищи найдут, как помочь Кубе, — сказал крановщик.

— А мы? Мы что? Сыны Эйдсволла! Мне за норвежцев обидно! — отозвался тот, кто еще мальчиком шел в колоннах демонстрантов под плакатом «Руки прочь от Советской России!»

...На другой день, возвращаясь перед закатом из загородной поездки в белый домик Амундсена, утопающий в малиннике на самом берегу фиорда, мы остановили машину на горе Экеберг, у здания мореходного училища. Оттуда отлично видна была вся столица, и как на ладони лежал залив и причалы порта. Увидел я и ту пристань, где вчера стояли на приколе борт о борт шесть кораблей дальнего плавания. Теперь их было уже семь...

* * *

...Сейчас зима. За окном валится наземь снег. И вот в Москве я пишу эти строки и вспоминаю тот летний день в Осло. И мне хочется встретить тогдашних собеседников и рассказать им, как просчитался полицейский и каким прозорливым оказался крановщик. В объявленной монополиями блокаде нефтяных перевозок из советских портов приняли участие не только норвежские судовладельцы, но и многие их коллеги и конкуренты из других стран. Поначалу кое-кому могло показаться, что Куба задохнется без горючего.

Но прав все же был приятель Лейва Юхансена, сказав: «Советские люди найдут, как помочь!»

Прорвать нефтяную блокаду Кубы удалось и без норвежских танкеров. Нашлись и такие судовладельцы, которые после некоторых колебаний, вместо того чтобы ставить свои танкеры на прикол, предпочли заключить выгодные для них договоры на фрахт.

По дорогам Кубы бесперебойно мчатся автомашины, дают живительный ток электростанции и не останавливаются из-за отсутствия горючего заводы. Думая об этом, я снова вспоминаю и обиду докера за норвежцев, сынов Эйдсволла, и слова Лейва Юхансена: «Если бы коммерсанты спрашивали норвежский народ! Он бы распорядился танкерами как надо!»