Столица — Свольвер

— Видите эту гору? Вогекаллен! На вершине ее скала. Похожа она на рыбака?

Очертания скалы действительно отдаленно походили на человеческую фигуру в зюйдвестке, с рыбой в руке.

— Каждый молодой рыбак, впервые пришедший сюда, обязан снять шляпу перед этим каменным рыбаком! Вот так, — и частный консультант по рыбацким делам, сняв с головы шляпу, взмахивает ею, кланяясь горе. — Таков обычай!..

За горой и лежит Свольвер. А пестрые домики у подножья — рыбачий поселок Кабельвог. Он был раньше столицей Лофотен.

— Если будет время, заскочите туда. На автобусе минут двадцать. Там отличный аквариум — морская жизнь Лофотен, прекрасная коллекция морских анемон и красных морских гвоздик... Загляните и в музей рыболовства. Это наглядная здешняя история. Узнаете, как от лески «поддева» дошли до ярусов, а от ярусов — до траловых сетей, и то, что каждая мадам треска здесь мечет в среднем три миллиона икринок, а большой косяк выдаст их столько, что, если сложить одну к одной, получится нить, которой можно обернуть земной шар четыре тысячи пятьсот раз! Но я вижу, вас не интересуют эти космические расчеты? — иронически спрашивает Гуннар Хагеруп.

Он прав: мне интереснее узнать, сколько из этих трех миллионов икринок дозревает до промыслового возраста.

— И об этом вам скажут в музее. Всего три или две рыбины. Они-то и есть хлеб наш насущный. Видите, как важно, чтобы в сетях ячейки были крупнее, — снова вернулся к наболевшей теме наш новый знакомец.

— И еще об одном хочу спросить вас. Ведь тот американец не так уж неправ. Сотня людей на тральщиках выловит здесь рыбы столько, сколько тысячи рыбаков-крестьян. И это будет дешевле. Ведь сейчас норвежская рыба стоит дороже, чем продают ваши конкуренты. Но и правда ваша — нельзя разорять крестьян.

— Скажу точнее, из девяноста тысяч людей, занятых у нас рыболовством, только для трети это единственный источник существования, остальные еще и крестьянствуют. Больше половины выходит в море на суденышках без моторов — одни паруса и весла... Какой, по-моему, выход? Мало ли что я посоветую. Я не о двух головах... Вот приходите ко мне в Тромсе, я позову людей, и там поговорим... — приглашает Гуннар Хагеруп. — Только не удивляйтесь, что они будут подробно расспрашивать про ваши рыболовецкие колхозы на Белом море и Мурмане... Вы бывали там?

На пристани в Свольвере, встретившем нас запахами рыбы и целыми лабиринтами высыхающего на жердях сток-фиска, мы распростились с Хагерупом. «Вестролен» отправлялся на север, в Тромсе и дальше к Нордкапу, оставляя Нарвик в стороне. Мы же пересели на местный пароходик, крейсирующий между Свольвером и Нарвиком.

Перетащив на борт своего нового жилья чемоданы и помахав на прощанье отплывающему «Вестролену», мы с Нагом отправились в город.

Слева город ограничен склонами горы Вогекаллен. Справа обрывистая каменная стена Свольверской Козы — так называют эту гору, напоминающую козу, вставшую на задние копытца. На вершине ее, как два рога, — две скалы. Расстояние между ними пять футов, но тот, кто перепрыгнет с Большого рога на Малый, слывет среди альпинистов бесстрашным человеком. На западе зеленеют склоны предгорья, закрывающего от наших глаз ширь Атлантики. На этих изумрудных склонах пасутся коровы.

И обычно в норвежских городках не бывает особенно людно. Если зимой Свольвер насчитывает десять тысяч жителей, то к весне — когда треска уходит — в нем остается меньше половины. И все же главная улица Свольвера поразила нас безлюдием. Как водится, на ней здания нескольких банков. И в их числе особо уважаемый здесь рыбачий банк, почтамт, аптека, дом Армии Спасения. В огромных витринах магазинов современная удобная мебель. Только в центре этого маленького городка я насчитал три мебельных магазина, продающих товары в рассрочку! С витринами лавок, продающих орудия лова и принадлежности рыбацкого промысла, соседствуют магазины с манекенами, облаченными в платья, от которых не отказались бы и столичные модницы...

И не видя у этих витрин ни одного человека, я уже вспоминал привычные слова газетного очерка о «ножницах» между обилием товаров и покупательной способностью, когда, взглянув на часы, заметил, что стрелки уже прошли цифру десять. В это близкое к полуночи время пусто и на улицах Осло.

Ярко светящее солнце, вышедшее из облаков, словно подчеркивало безлюдие Свольвера, делало его непонятным, беспокоило. То ли мы в гостях у спящей красавицы, то ли над городом прогудела воздушная тревога и нет отбоя!

А ведь здесь и в самом деле не раз звучали прерывистые сигналы тревоги. На берегах Лофотенских островов на быстроходных катерах совершали налеты боевые группы норвежских «командос». Первый такой рейд на Свольвер и Стамсунд свершился в ночь на четвертое марта сорок первого года. Немецкие гарнизоны были застигнуты врасплох. Десятки, сотни молодых норвежцев с Лофотен ушли вместе со смельчаками из «командос», чтобы вступить добровольцами в норвежскую армию в Шотландии.

Когда, нарушив связь, наведя панику на немецких оккупантов, забрав пленных квислинговцев и волонтеров, на своих катерах «командос» покинули Свольвер, — гитлеровцы обрушили на оставшееся гражданское население жесточайшие репрессии.

Они дома сжигают,
они мужей казнят.
Пускай сердца об этом
стучат, стучат, стучат.

Пускай стучат и будят,
покоя не дадут:
они дома сжигают
сегодня там и тут, —

писала в те дни талантливая поэтесса, уроженка Свольвера Ингер Хагеруп, однофамилица нашего нового знакомца.

Перед самым отъездом на север, в Осло, в небольшом кружке друзей, среди которых была и Ингер Хагеруп, я прочитал эти стихи на русском языке, не назвав их. Но после первых же строк, по ритму, все узнали стихотворение, и уже хором — они по-норвежски, а я на русском — дочитали его до конца.

Они дома сжигаю?,
они мужей казнят.
Но тысячи отважных
опять в строю стоят.

Но тысячи единых
и гордых в бой идут.
О, братья, поклянемся, —
они нас не согнут!

Вскоре после войны Ингер Хагеруп побывала в Москве... Вместе с несколькими иностранными писателями она захотела поехать в Сталинград, который еще наполовину лежал в руинах.

— С жильем было туго, и меня поместили в одном номере с финской поэтессой Эльви Синерво. Обмениваясь впечатлениями, мы поздно заснули. И проснулись ночью одновременно от какого-то шороха. На полу в свете луны сидела большущая крыса. Нам стало страшно. Я подняла туфлю, хотела бросить в нее. «Не надо», — попросила Эльви. На столике у изголовья лежал кусок хлеба. «Бросим ей лучше корку. И она сама уйдет подобру». А крыса, словно прислушиваясь к тому, что мы говорим, сидела тихо и только поводила ушами. «Ты, я вижу, проповедуешь теорию меньшего зла. Теперь я вижу, откуда идут истоки», — сказала я смеясь, — вспоминает Ингер Хагеруп, немолодая, полная, симпатичная женщина.

На прощанье она подарила мне фотографию, где снята с внуком, и попросила поклониться московским друзьям. А узнав, что я уезжаю на север и раньше, чем в Москве, побываю на Лофотенах, сказала:

— Передайте поклон моим родным местам.

Шагая по улицам Свольвера, проходя мимо белой кирки на холме в центре города, которая построена так, чтобы служить надежным ориентиром для кораблей, держащих курс на Свольвер, я читал вслух стихи Ингер Хагеруп. Это был лучший привет, который я мог передать от нее спящему городу.

А краски на небе и на море все время менялись и очертания Свольверской Козы и островков в этом неверном свете, казалось, тоже передвигались.

Я теперь понимал, почему Лофотенские острова так влекут к себе живописцев. Для скольких художников стали они испытанием таланта. Не только уроженец здешних мест Гуннар Берг пишет шторм и штиль на Лофотенах. Здесь, где море соседствует с горами, где трудная жизнь рыбака проходит среди островков и впрямь «абстракционистских», где после длинных сумерек зимы буйство бесконечного весеннего света, — раздолье для художника. Такие живописцы, как Вереншельд, Китлессен, Револд, Рольфсен, увозили отсюда холсты, прославившие их во всем мире. Шведские художники Рикард Линдстрем и Свен Эриксон тоже испытали «зов Лофотен». Он настолько силен, что нынче Союз норвежских художников совместно со шведским Союзом строит в Свольвере, мы бы сказали, «Дом творчества» со студиями для двенадцати художников.

Помнится, на самом севере Ютландии городок рыбаков Скаген стал также излюбленным местом датских художников — «Италией» Дании.

Так и Свольвер становится «Италией» Норвегии.

И снова резкий ветер бьет в лицо, подметает дочиста палубу, за которой не парят чайки. Солнечный свет их не обманет — они знают, что сейчас ночь и положено спать.

Я неоднократно видел полуночное солнце, но здесь, на Лофотенах, среди причудливых рифов, похожих то на огромную рыбину, то на коня, выставившего черную гривастую голову из воды, оно удивляет как-то совсем по-иному. И, в отличие от чаек, разве можем мы заснуть, глядя, как багряное, словно раскаленное железо, солнце опустилось туда, где сливается море с небом? Огненный шар не тонет в морской глади, а медленно вдоль горизонта передвигается вправо, на восток. И плывут один над другим уже два одинаковых пламенеющих шара — и не разобрать, какой в небе, какой в море, какой настоящий, а какой отражение.

На мгновение набежала на него полоска облака и зарделась, запламенела, истаяла в небе, — ближе к нам оно алое, потом янтарное. Горные вершины островов на севере точно плавают в малиновом воздухе, а вымпел на мачте уходит в голубую высь. В узком фиорде-проливе Рафтсунд (его мы оставляем слева), куда ушел «Вестролен», где чудом спаслись на парусной лодке гамсуновские «Бродяги» Август и Эдеварт, черно, угрюмо, мрачно, так же как в фиорде Троллей и в ущельях, куда не доходит и луч солнца.

А на вершинах все сияет, горит, мерцает, светится. И не только я не могу оторваться от этой многоцветной, ежеминутно меняющейся картины, но и привычные к таким чудесам здешние ребятишки притихли, прильнув к борту. Это шестой класс, ученики одной из школ глубинного острова, для которых и Свольвер — большой город. Через Нарвик ребята едут в экскурсию на четыре дня в Швецию...

Но солнце уже продвинулось над горизонтом на восток и начинает отрываться от своего плывущего под ним двойника. Постепенно расстояние между ними увеличивается, одновременно оба шара уменьшаются и, теряя багрянец, бледнеют, светлеют. Глазам уже больно смотреть на них. Появились откуда-то чайки... Выскочил из воды дельфин, сделал колесо и исчез. Наступил новый день.

Учитель гонит детишек в каюты: — Спать, спать, иначе будете сонными в Нарвике! Он прав.

Слева от борта уже острова архипелага Вестролен. И вслед за ребятами мы нехотя отправляемся в каюту.