Норвегия — мыс Челюскин

Утром 24 июня 1918 г. «Мод» отдала швартовы и вышла в море. По пути на восток пришлось заглянуть во многие норвежские порты, чтобы принять местных лоцманов, приборы для научных исследований и различное оборудование. 14 июля, когда стояли в Бергене, на корабль поднялся Амундсен. «Следующий день ушел на последние приготовления, писание писем, отправку кое-каких телеграмм». 18 июля экспедиция зашла в последний норвежский порт Вардё. «Мы, — писал Амундсен, — застали его в объятиях сна, а покидали красовавшимся в праздничном наряде. Едва ли где-нибудь осталась пустая жердь. Флаги, флаги без конца, и все они, казалось, соединялись в один, по мере того как мы удалялись от берега. Это было чудесное зрелище, и я его никогда не забуду.

Нам предстояла теперь трудная часть пути, и я уже сразу признаюсь, что считал места, по которым нам нужно было идти три-четыре дня, самыми опасными из маршрута. Предстояло пересечь запретную зону, то есть то самое пространство, где выстрелы немецких пиратов уже много раз отправляли на дно мирные норвежские рыболовные суда, бросая их экипаж на произвол судьбы. С удовольствием взял бы я на борт парочку пушек — у меня были и люди для их обслуживания — в защиту от этих акул, но я должен был считаться с другими обстоятельствами, заставлявшими меня отказаться от этого намерения. В замечательное время мы живем — под знаком кулака! Кто мог показать здоровый кулак, тот имел на своей стороне бесспорное право. А кто был настолько незадачлив, что не мог предъявить такого символа культуры, должен был прятать руку в карман, сжимать ее в кулак там, кланяться и молчать. Разумеется, мы вступили в это море, приняв все возможные меры предосторожности. Спасательные шлюпки были готовы к спуску при первом же выстреле. Они были обильно снабжены всем необходимым на двухнедельный срок. Всем были розданы теплое белье и верхняя одежда из оленьих шкур. Спасательные круги отвязали совсем, так чтобы они сразу же всплыли. Могущее создаться положение было подробно обсуждено, и все в точности знали, что каждому делать. Приняв, таким образом, все меры предосторожности, мы ничего больше не могли сделать, как только бодро ринуться в пекло»¹.

Курс держали на северную оконечность о-ва Колгуев.

Вдали показались дозорные суда, которые, к счастью, не заметили «Мод». Потом налетел шторм, едва не лишивший путешественников цистерны с пресной водой. Но самое главное — он ушли далеко на восток. По определениям, «Мод» находилась на траверзе горла Белого моря. Итак, опасная зона, где их могли потопить, была позади, и теперь судно оказалось в российских водах.

Но тут на «Мод» снова обрушился шторм, а ночью вахтенные доложили, что видят подводную лодку. Амундсен приказал всем собраться на палубе. Каждый вылетел в чем был. Правда, вскоре выяснилось, что тревога была напрасной — в сумерках полярной ночи вахтенные ошиблись. Напряженное ожидание худшего сменилось нервным смехом. Больше всего смеялись над тем, что «содержимое всех кают оказалось перепутанным». «Я, например, — вспоминал Амундсен, — лишился всего, что принадлежало мне, и обогатился целой коллекцией самых странных предметов»².

22 июля встретили первый лед — редкие, грязные, твердые льдины. Затем они начали сплачиваться, доставляя судну немало хлопот. В конце концов, пришлось изменить курс и направиться к северу.

«Последняя часть пути, перед тем как мы вышли на чистую воду, была очень тревожна. С севера задувал сильный ветер прямо в кромку льда, и волны были очень высоки. Волны перекатывались через лед, и большие льдины вздымались высоко вверх на гребнях волн. Будь между этими чудищами проход, не трудно было бы им воспользоваться, но его-то и не было. Для того чтобы выбраться, нам нужно было самим проделать себе проход. Иного выбора не было. В таких случаях важно найти слабое место во льду... Пустив машину на предельную скорость, мы перешли в нападение. Это была увлекательная борьба. Мы врезались между двумя огромными льдинами, тараня и разламывая их. «Мод» продвигалась вперед, но медленно, медленно.

Одновременно сильное волнение поднимало и лед и судно, протаскивало их на некоторое расстояние и затем с сильным грохотом сбрасывало глубоко вниз. Но мотор не сдавался»³.

Едва вышли на чистую воду, как волна сначала перехлестнула через правый, а затем через левый фальшборт. Амундсен шутил, что, хотя на палубе осталось не так много льда, его хватило бы на целое лето для компании «любителей содовой с коньяком».

Итак, боевое крещение «Мод» состоялось — ее мореходные качества оказались выше всяких похвал.

Ранним утром 25 июля увидели о-в Матвеевский. Вскоре показался о-в Долгий, а, миновав его, вдалеке различили Вайгач. Море было свободным, что вселяло надежду на отсутствие льдов и в Югорском Шаре. Однако на деле все обстояло гораздо сложнее — пролив был заполнен льдом, ни одного зеркала чистой воды. «Это было большим разочарованием. Пробиться сквозь этот лед нечего было и думать. С таким же успехом можно пробиваться через самый Вайгач».

Ничего другого не оставалось, как ждать, когда Югорский Шар очистится ото льда. Конечно, можно было попытаться пройти через Карские Ворота, но Амундсен решил отыскать удобную стоянку у берегов Вайгача, чтобы оттуда послать весточки близким, жившим в тревоге за судьбу путешественников. Теперь, когда воды, которые бороздили немецкие подводные лодки, остались далеко позади, уже ничто, по мнению Амундсена, им не угрожало.

Вскоре на корабль поднялись трое ненцев, увешанных всевозможными украшениями. Потом они сопровождали путешественников во время их знакомства с Вайгачом. Амундсен побывал в чумах, выменяв там на продукты нескольких собак. Вблизи становища, расположенного на песчаной гряде, он увидел множество незабудок, необыкновенно ярких и пышных. «Незабываемое зрелище!.. Эти изумительные цветы росли на почве, бесплоднее которой едва ли найдешь и в Сахаре. И как буйно они росли. Не подумайте, что они были похожи на наши незабудки, бледные и на длинных тоненьких стебельках. Нет, они были короткие, толстые и такого яркого голубого цвета, какого я не видел у этих цветов ни в каком другом месте».

Амундсен часто посещал это место, и всякий раз незабудки восхищали его. А еще он любовался тундрой с ее буйным многоцветьем и изумрудно-зеленой травой, золотыми головками полярных маков, которые вели между собою непонятный разговор. Может, о прошлом, о сияющем солнце, тропической жаре, а может быть, пытались предсказать ему будущее с поражениями и победами.

Когда восточный ветер стих, на путешественников набросились тучи кровожадных комаров. Сначала они пытались просто от них отбиваться, но это мало помогало. В конце концов комары обратили моряков в бегство.

Между тем положение льдов в Югорском Шаре оставалось прежним. Эта невольная остановка была использована для устранения повреждений, полученных судном во время недавнего шторма. Сделали новый гафель, починили парус, укрепили на палубе грузы. Путешественники ежедневно обследовали окрестные места и особенно изумлялись тому обстоятельству, что они почти не изменились с тех пор, как 40 лет назад их посетил великий Норденшельд. Те же древние могилы, та же пещера для жертвоприношений, те же груды нарт для летней и зимней езды на оленях. Здесь путешественникам удалось закупить собак и отправить на «Мод».

Внезапно сильно потеплело, до +10°. Жара морякам казалась просто тропической. Путешественники собрались было уже тронуться в путь, как наплыл туман. Пришлось заниматься укладкой новых креплений в носовой части корабля.

31 июля решено было продвигаться вперед, но вскоре наползли на подводную скалу. Когда начался прилив, «Мод» благополучно сошла с мели. Преодолевая трудность за трудностью, «Мод» наконец вошла у южного берега в пролив. В тот же день миновали селение Хабарово. Когда поравнялись с его домами и чумами, Амундсен приказал поднять на мачте флаг, «чтобы приветствовать находившихся там русских, а заодно проститься с ними». Он и не подозревал, что через милю «Мод» уткнется носом в песчаную мель. Пока путешественники ожидали очередного прилива, их навещали ненцы. Узнав, что путешественники нуждались в собаках, они доставили несколько упряжек. Затем прибыли русские. В их честь Амундсен распорядился устроить небольшой прием. К сожалению, норвежцы знали лишь несколько слов по-русски, а у русских было записано примерно такое же количество норвежских слов, и разговор поначалу не получался. Но стоило подать угощение с водкой, как непонимание исчезло.

«Вот, — писал Амундсен, — и говорите мне о недозволенности рюмки водки, вы, господа, старающиеся отрезвить мир, говорите мне, видевшему, как несчастный замерзший возвращается к жизни, безгласный обретает дар речи, русский выучивается по-норвежски, а норвежец по-русски во столько же времени, сколько требуется на то, чтобы выпить рюмку водки, — и я скажу вам, что вы глубоко заблуждаетесь. Как бы я хотел, чтобы вы побыли с нами и послушали наши безуспешные старания понять друг друга до того, как подали водочку, и с какой легкостью все трудности были побеждены, как только живительная влага оказала свое действие. Очнитесь, закоснелые фанатики, и образумьтесь! Не суровым воздержанием спасется мир, а разумной умеренностью»⁴.

Пафос Амундсена понятен. С началом первой мировой войны в Норвегии было запрещено употребление спиртных напитков, что создавало определенные трудности при закупке их для экспедиции. Но по своему многолетнему опыту полярный исследователь знал, как бывает необходим спирт в экстремальных ситуациях.

Однако вернемся к встрече. За какой-нибудь час норвежцы и русские сблизились настолько, что расстались друзьями.

А утром промышленник Кожевин, проживший в Хабарове 40 лет, доставил Амундсена на шлюпке на телеграфную станцию. Здесь исследователь встретился с работавшими там русскими — очень сердечными и гостеприимными людьми. Он был так растроган, что тут же записал в своем дневнике: «Как приятно было сбросить с ног мокрые липкие камики, сидеть в сухой обуви в тепле и слушать веселое шипенье самовара! Найдется ли поэт, который сумел бы описать чувство, вызываемое при таких обстоятельствах чашкой горячего чая с куском мягкого пирога? Я не верю этому.

А что еще больше увеличивало ощущение уюта, это то, что один из молодых людей, Геннадий Олонкин, говорил по-норвежски. Благодаря ему я узнал все, что мне было нужно.

Разумеется, прежде всего дело коснулось ледовых условий. Станция расположена так, что от нее было видно Карское море. В теперешнем состоянии льда я мог убедиться сам, и оно было не из многообещающих. С того места, где мы высадились из шлюпки и насколько хватал глаз, море было сплошь покрыто льдом, и в безнадежно большом количестве...

Олонкин сообщил, что последние дни дул северо-восточный ветер и до того, как он прекратится, никаких перемен ждать нельзя. Чрезвычайно интересно было мне узнать, что дальше к востоку ледовые условия великолепны»⁵.

Узнал Амундсен, что положение льдов в течение лета не изменялось и что, судя по сводкам русских телеграфных станций на севере Вайгача, западном побережье Ямала и о-ве Диксон, ледовые условия в Карских Воротах не менее сложные, чем в Югорском Шаре. Что касается усть-енисейского участка, то там море было совершенно свободным. Словом, Амундсену оставалось только ждать и надеяться.

Вечером Амундсен возвратился на корабль и тут же отправил русским друзьям приглашение на праздничный ужин по случаю дня рождения короля Норвегии. Веселье удалось на славу. Гремел патефон, играл самодеятельный оркестр. Настроение и у хозяев и гостей было великолепное. О том, что «Мод» сидела днищем на мели и что рано или поздно с нее надо было стягиваться, думать никому не хотелось. Сделать это удалось только в 3 ч дня 6 августа, а на утро следующего дня отдали якорь в небольшой бухте и отправились с визитом к русским.

«Хабарово и нынче такое же, как во времена Норденшельда и Нансена. Оно не выросло. Но люди там гостеприимны, и нам пришлось перепробовать всякого угощения, хотя мы только что позавтракали», — писал Амундсен. Ожидая улучшения ледовой обстановки, он хотел разыскать те места в окрестностях Хабарово, где Нансен и Скотт-Хансен во время путешествия на «Фраме» выполняли магнитные измерения. С тех пор прошло четверть века, поэтому Амундсен счел нужным повторить наблюдения над элементами земного магнетизма. А поскольку Скотт-Хансен передал ему и рисунок и описание места наблюдений, разыскать его не составило большого труда.

В тот же день Амундсен распаковал магнитные приборы, доставленные экспедиции вашингтонским Институтом Карнеги. «Никогда это занятие не доставляло мне такого удовольствия, как в этот раз. Оборудование было первоклассным во всех отношениях, от тончайших приборов до самых необходимых инструментов. И какая же была проявлена заботливость! Прислали абсолютно все, что могло понадобиться».

Проходил день за днем, а ледовая обстановка не улучшалась. За это время успели выполнить магнитные наблюдения, промерить бухту, в которой стояла «Мод», встретить и проводить русский пароход из Архангельска, который забрал на свой борт продукты промыслов. Затем экспедицию навестили три телеграфиста. Среди них был знакомый, Геннадий Олонкин, который очень понравился Амундсену своей деловитостью и рассудительностью. Он помог экспедиции закупить у ненцев оленину. «Прощаясь, Олонкин мимоходом сказал, что, если у меня найдется для него работа, он с удовольствием пошел бы с нами. Я всегда держался того мнения, что в подобные экспедиции следует брать людей, перешагнувших по меньшей мере за 30 лет. Но должен признаться здесь, я столкнулся с исключением. Если я не ошибался самым позорным образом, то Олонкин должен был выполнить свое назначение не хуже всякого другого. У нас оставалось место для одного человека, и дело для него тоже нашлось бы. Олонкин сказал, что мог бы служить в качестве второго машиниста, и это как раз подходило... Таким образом, Олонкин тут же был зачислен в наш штат. Он должен был присоединиться к экспедиции, когда «Мод» будет проходить мимо радиотелеграфной станции, отправляясь в дальний путь»⁶.

17 августа льды в Югорском Шаре несколько разредились. Решили пробираться на восток. Утром на «Мод» приехал промышленник Кожевин, предложивший провести судно через пролив. Вскоре экспедиция возобновила плавание. В тот же день достигли телеграфной станции. Здесь высадили Кожевина, который собирался в Пустозерск, и взяли на борт корабля Олонкина, захватившего большой запас оленины. Воспользовавшись оказией, Амундсен отправил донесения и письма на родину.

«Мод» наконец вошла в Карское море, заполненное льдами. Вскоре пришлось встать на якорь и ждать благоприятных условий.

Амундсену было хорошо известно коварство природы Карского моря, где от ледового плена пострадало множество экспедиций. Среди последних жертв было судно «Св. Анна» лейтенанта Георгия Брусилова, вынесенное в Северный Ледовитый океан и погибшее там пять-шесть лет назад.

19 августа «Мод» возобновила плавание, пробиваясь с трудом на северо-восток. То и дело льдины, словно тисками, сжимали корабль, и Амундсену порой казалось, что предстоит застрять на годы во льдах. «Море каждую ночь бушевало, и многое указывало на то, что осень близка. Постепенно я начал свыкаться с мыслью о неминуемой зимовке раньше, чем мы дойдем до нашего отправного пункта к северу от Новосибирских островов. Время было уже позднее, а перспективы на будущее очень плохие»⁷.

22 августа ледовая обстановка не улучшилась. «Мод» медленно дрейфовала. Ночами отмечались морозы. В прогалинах появился молодой лед, но он не представлял серьезной опасности для судна, поскольку толщина его не превышала 1 см.

Наконец ветер задул с юга. «Мод» понесло на север. Вскоре лед сильно разредился. У западных берегов Ямала удалось пробиться к полынье. Направились к северу. Хансен и Вистинг поочередно дежурили в вороньем гнезде, выбирая более легкий и безопасный путь для судна, которое хорошо зарекомендовало себя во время плавания среди льдов.

«Сам я, — вспоминал Амундсен, — уже не несу вахт с тех пор, как у нас появился десятый человек. Они дежурят по трое в вахту, и дела им хватает. Из Олонкина уже выработался прекрасный помощник машиниста — в высшей степени внимательный и добросовестный. Свердруп снова вернулся в камбуз. Наряду с угождением самым прихотливым вкусам, он исследует море и атмосферу и делает вычисления на основе произведенных нами наблюдений скорее, чем мы производим самые наблюдения. Это действительно так. Не раз он забавлялся тем, что заранее вычислял высоту, и обычно она так удивительно совпадала, что мы заподозрили, не обучался ли он «черной магии». Но он только смеется и говорит, что это ведь очень просто. Почтительно обнажаю голову перед математикой!»⁸.

На рассвете 26 августа увидели по курсу водяное небо, которое свидетельствовало о близости открытого моря. «Мод» немедленно устремилась вперед. Несмотря на лето, лед был так крепок, что судно, даже наваливаясь на него всей своей тяжестью, не могло разрушить ледяных полей. При этом на корпусе одна за другой появлялись отметины, словно говорившие о том, что шутить со льдами Карского моря крайне опасно — можно не дойти не только до Берингова пролива, но и до Диксона. От неустанной работы измучились вахтенные и рулевые. «Мод» пробиралась в густом тумане. Амундсен с трудом различал полыньи чистой воды и высокие торосы, казавшиеся издали айсбергами.

Проходили часы, а обстановка не улучшалась, И вдруг под вечер Амундсен, напряженно следивший за ходом «Мод», почувствовал, что поля стали расступаться. Путешественнику стало ясно, что они вот-вот вырвутся из ледяных тисков и выйдут на открытую воду.

Во второй половине дня туман рассеялся и путешественники увидели солнце. «Мы, — вспоминал Амундсен, — словно сразу перескочили из темнейшей ночи в лучезарнейший день. Отвратительный твердый лед, через который мы пробивались в тумане, исчез вместе с туманом, и перед нами простирался ослепительно белый годовалый лед. А всего великолепнее была узкая черная полоса, видневшаяся у дальней кромки льда на горизонте, — открытое море. Мы были свободны»⁹.

28 августа приблизились к северо-западной оконечности Ямала. Через два дня прошли севернее острова Белого и легли курсом на устье Енисея. Утром 1 сентября посетили русскую радиотелеграфную станцию на о-ве Диксон, где путешественников дожидались 105 бочек солярового масла и настоящие сибирские собаки.

«Никогда я не видел таких прекрасных собак. Большинство были обычные сибирские лайки, белые, как мел, с торчащими ушами. Но эти были, без преувеличения, раза в полтора крупнее. Хорошо упитанные и в большом порядке — сущая отрада для глаза! Какими жалкими по сравнению с ними казались наши приятели, купленные на Вайгаче»¹⁰.

На Диксоне очень тепло встретили норвежцев. Амундсена, Олон-кина и их спутников угостили кофе и теплым необыкновенно вкусным хлебом. Принимала гостей красивая дородная женщина. Ее лицо озаряла лучезарная улыбка. Амундсен был восхищен сибирячкой, которая, по его словам, вероятно, обладала недюжинным здоровьем и характером твердым как скала, раз она смогла прожить год на станции среди семерых мужчин.

После завтрака Амундсен отправился на место прежних обсерваций и занялся установкой приборов для магнитных измерений. На берегу удалось найти целый склад досок, из которых затем Тессем смастерил красивый книжный шкаф для кают-компании. Затем судно переменило стоянку и отдало якорь поблизости от радиотелеграфной станции. В тот же день ее обитатели побывали на корабле. Амундсен сделал все возможное, чтобы как можно лучше принять гостей.

«Почему же нам было не веселиться и не радоваться! Вероятно, это были последние люди, каких мы видели, и мы прощались с ними на много лет... Несмотря на ограниченность места, образовались различные группы. В одному углу обсуждались сложнейшие научные проблемы. В лице начальника Яковлева и метеоролога Володина Свердруп встретил коллег по некоторым из своих специальностей, и, разумеется, все трое пользовались случаем обменяться мнениями... В другом углу Хансен, Тессем и Кнутсен устроились с двумя служащими станции, ранее принимавшими участие в экспедиции на Землю Франца-Иосифа. Здесь беседа шла очень бойко при помощи 24 русских слов, известных Кнутсену... Олонкин прохаживался взад-вперед, наблюдая за различными группами, готовый прийти на помощь, если где-нибудь затрет»¹¹.

Утром следующего дня русские доставили на «Мод» железные бочки с маслом. Работы, продолжавшиеся три дня, были закончены под вечер 4 сентября. Прежде чем покинуть Диксон, Амундсен отправился к русским зимовщикам, чтобы поблагодарить их за участие в работах и отправить при их содействии корреспонденцию в Норвегию. Находясь на станции, Амундсен испытал имевшийся у него радиоприемник. Оказалось, что работает он хорошо. Правда, экспедиции недоставало кое-чего из оборудования, но начальник станции Яковлев снабдил запасными частями норвежцев. Первоначально Амундсен предполагал использовать приемник для приема точных сигналов времени. «Но теперь, — писал Амундсен, — получив специалиста в лице Олонкина и имея аппарат, который, судя по испытанию, будет действовать, я решил принимать все, что окажется возможным. Яковлев заявил, что будет посылать нам сообщения ежедневно в определенное время. По этому случаю я в своих письмах на родину приписал, что сообщения по радио нам можно посылать через Диксон.

Отдав прощальный визит, я забрал в шлюпку 10 великолепных собак и отправился на корабль.

Вскоре приехали Яковлев и Володин пожелать нам счастливого пути. В 6 ч вечера мы снялись с якоря и двинулись в путь. Огибая мыс, мы спустили флаг в знак привета и благодарности милым добрым людям, которых мы покидали, и вообще в знак последнего привета людям — на сколько времени?! До последней минуты я надеялся, что капитан Вилькицкий придет на Диксон с «Таймыром» и «Вайгачом» до нашего ухода оттуда. Я очень обрадовался, узнав, что его очень ждут. И с грустью ушел, не повидавшись с ним»¹².

Амундсен был огорчен, что на Диксоне ему не удалось встретиться с капитаном Борисом Вилькицким, прихода которого ждали... Вилькицкий за несколько лет перед тем (1914—1915) прошел из Владивостока в Архангельск на судах «Таймыр» и «Вайгач». По словам норвежского путешественника, в мирное время эта экспедиция, открывшая Северную Землю и выполнившая обширнейшие научные исследования, вызвала бы восхищение во всем мире, а подвиг молодого русского моряка был бы отмечен не только в России, но и за ее пределами. Но «Таймыр» и «Вайгач» достигли Архангельска, когда уже почти год шла война. «Не трудно представить себе, — отмечал Амундсен, — как мне хотелось встретиться с этим человеком. Его опыт был бы для нас необычайно полезен».

Корабль направился на северо-восток. Амундсен торопился. Ему хотелось как можно скорее обойти самую трудную часть Северного морского пути. Судя по русским картам, они миновали острова Каменные, Крузенштерна, Нансена и многие другие. Когда приближались к о-ву Макарова на западе архипелага Норденшельда (так назвал эту группу островов Нансен), они снова встретили лед. Погода стояла пасмурная. Из-за густого тумана почти невозможно было ориентироваться в обстановке. Пришлось пришвартоваться к льдине и терпеливо ждать, когда горизонт очистится.

7 сентября плавание возобновилось. Льдов становилось все больше. Плыть между многочисленными островами архипелага Норденшельда было чрезвычайно сложно. Их ранее исследовали ученые русской полярной экспедиции Толля на яхте «Заря». Для большего удобства обзора они разделили архипелаг на четыре группы островов: Вилькицкого, Цивольки, Литке и Пахтусова. Экспедиция Толля зимовала со своим судном в гавани Зари. Она простояла здесь почти целый год. Поэтому Амундсен был убежден, что карта архипелага Норденшельда выполнена с величайшей тщательностью. «За это говорят имена барона Толля и его сотрудников», — подчеркивал Амундсен.

Несмотря на туман, проливной дождь и лед, «Мод» продвигалась на восток. Справа просматривался берег. Внезапно солнце прорвалось сквозь облака и озарило там высокую гору. «Это, — вспоминал Амундсен, — было изумительно красиво. Солнечные лучи, прорываясь в просветы тумана, падали на крутые склоны и создавали такое разнообразие роскошных красок и такой яркий блеск, что слепило глаза. В расселинах лежал свежевыпавший снег, и если я не ошибся, то я видел несколько небольших глетчеров. Все это производило впечатление какого-то сновидения и сейчас же исчезло в густой пелене тумана. Теперь на очереди была северная оконечность Азии, и мы приближались к ней так стремительно, что вода фонтаном била из-под форштевня. Но лед, лед!»¹³.

И все-таки Амундсену удалось найти в нем щель и приблизиться к земле. 10 сентября увидели мыс Челюскин, вершину которого украшал огромный гурий. Этот памятный знак был 40 лет назад сооружен A.Э. Норденшельдом. Под камнями находилось его письмо к шведскому королю. Но его отыскали несколько позднее и по совету B.М. Пасецкого в 1978 г. передали Карлу Густаву XVI во время его посещения Академии наук СССР.

Итак, найдя безопасную бухту, Амундсен решил сделать непродолжительную остановку, чтобы осмотреть окрестности северной оконечности Азии. По словам Амундсена, мыс Челюскин обошелся хорошо с норвежскими путешественниками. «Берег здесь, на северной стороне, как и на восточной, — низкий, скалистый. Вернее, пожалуй, будет сказать каменистый. Скалы на этих низких, круто обрывающихся к морю мысах выветрились, что стали больше похожи на отдельные камни. Малое количество осадков и мороз вызывают это разрушение. Помимо камней, почва состоит из рыхлого мергеля и глины»¹⁴.

Надежды Амундсена на то, что за мысом Челюскин будет легче, не оправдались. Правда, ночью ледовая обстановка несколько улучшилась и «Мод» продвинулась на 10 миль, но затем снова была остановлена льдами. Амундсен решил использовать вынужденные стоянки для уточнения прежних карт. Удалось осмотреть несколько неизвестных бухт и мысов.

11 сентября на «Мод» после перемены юго-западного ветра на северо-восточный надвинулись огромные массы льда. Пришлось свистать всех наверх и экстренно выбирать якорь, пока не лопнул канат. Судно сначала пришвартовали к обширной льдине и простояли под ее защитой, пока не переменился ветер и не появилась снова открытая вода. Тогда подошли к берегу и отдали якорь на глубине 8 м.

Из-за сильного ветра с мокрым снегом весь день 12 сентября оставались на месте. На следующее утро двинулись на восток, надеясь миновать выступавший в море мыс. Но буквально через несколько минут льды преградили им путь. Дальнейшие попытки продвинуться хотя бы на 20—30 м оказались безуспешными. Судя по дневниковым записям Амундсена, ему все чаще приходила мысль, что лед абсолютно непроходим и нужно думать о зимовке. Решено было обследовать окрестности, чтобы выбрать наиболее безопасное и удобное место для стоянки «Мод». На берегу было найдено множество плавника, пригодного для отопления. Возвращаясь на судно, Амундсен и Хансен провалились под лед и едва выкарабкались из снежной каши.

Природа оказалась немилостива. На следующий день налетели тучи со снегом, огромные массы льда едва не пленили судно. Только к вечеру ветер утих. На западе огнем запылало зарево заката, предвещая штормовую погоду. Буря обрушилась раньше, чем ожидали. Пришлось выбирать якоря и идти к берегу; дувший оттуда ветер гнал лед в море, что не могло не радовать путешественников. По всем признакам приближалась зима. Надо было пробиваться как можно дальше на восток, а еще лучше достигнуть района Новосибирских островов, за которыми существует течение, направленное от Берингова пролива к Северному проливу.

Ночью 13 сентября Амундсен поднял команду, чтобы попытаться пройти мимо самого восточного мыса Таймыра. Если удастся миновать блокирующие его льды, тогда они вырвутся на просторы. Однако все сложилось не так, как задумали. Вначале спокойно шли по чистой воде, затем стали встречаться старые льдины. И вот путь преградило огромное ледяное поле, через которое невозможно пробиться. Пришлось возвращаться назад. Амундсен делает записи в своем дневнике: лед абсолютно непроходим; нужно искать безопасную стоянку, чтобы «Мод» могла остаться там на зимовку, если льды не пропустят ее на восток. А надежды на лучший исход не было почти никакой. Путешественники осмотрели окрестности. Очертания берега не были похожи на побережье мыса Челюскин. Сейчас он был унылым и пустынным. Только в одной из лагун копошились чайки. Направляясь к судну после разведки, Амундсен и Хансен провалились в слабосмерзшуюся ледяную кашу. Выбрались с трудом. А ночью ударил мороз. По льду уже можно было смело ходить. Стали готовиться к зимовке. Запасли главным образом плавник для топки. 17 сентября Амундсен принял решение остаться на зиму у северо-восточных берегов Таймыра. Надо сказать, что во время плавания, обсуждая вероятность зимовки, Амундсен и Свердруп предпочитали остановиться именно у побережья Таймыра. И хотя здесь побывали знаменитые русские ученые Александр Миддендорф и Эдуард Толль, и неподалеку зимовал Борис Вилькицкий с ледокольными пароходами «Таймыр» и «Вайгач», на северных просторах Азии еще было много «белых пятен». А в этом районе не зимовала ни одна экспедиция и исследования его могли принести богатые научные результаты. Изучая историю русских полярных исследований, Амундсен пришел к выводу, что внутренняя часть Таймыра оставалась неизведанной. Он знал, что сюда проникали и ненцы и русские, но об этом было мало известно. Кроме того, Амундсен убедился, что существующие карты далеки от совершенства и отдельные районы побережья нуждаются в более тщательном обследовании. Он не был огорчен, что пришлось зазимовать на северо-восточном участке Таймыра. «Напротив, это меня радовало. Тем больше задач мы можем выполнить. Я рассматриваю эту экспедицию, как завершение своих работ в этих районах, потому-то я и придавал такое значение тому, чтобы оборудовать ее как можно лучше. Не думаю, что какая-нибудь экспедиция была обставлена лучше в отношении персонала и снабжения. Что моя радость по поводу этого лишнего года разделялась не всеми, весьма понятно. Три года, на которые была рассчитана экспедиция, превращались ведь в четыре, а может быть, и больше. Но я ни в ком не замечал уныния и недовольства. Кроме того, все мы должны были быть довольны тем, что нашли хорошую гавань. Если бы мы вмерзли в лед здесь, то бесспорно нас понесло бы к северо-востоку, и, вероятно, мы проделали бы дрейф, параллельный дрейфу «Фрама», но южнее»¹⁵.

Случись такое, экспедиция не смогла бы выполнить намеченной цели — продрейфовать как можно ближе к Северному полюсу, а возможно, и через сам полюс... Амундсен тогда не думал, что природа порой ставит перед исследователями неразрешимые загадки, которые нарушают самые прекрасные планы. Как раз это ему и предстояло испытать, причем очень скоро.

Примечания

1. Там же. С. 65.

2. Там же. С. 58.

3. Там же. С. 59.

4. Там же. С. 74.

5. Там же. С. 85.

6. Там же. С. 88.

7. Там же. С. 96.

8. Там же. С. 98.

9. Там же. С. 100.

10. Там же. С. 103.

11. Там же. С. 108.

12. Там же. С. 111.

13. Там же. С. 121.

14. Там же. С. 122.

15. Там же. С. 132—133.