Поражение

16 сентября 1919 г. «Мод» наконец вышла на чистую воду. Мыс Челюскин остался далеко позади. Спустя два дня миновали о-в Столбовой и направились в пролив Дмитрия Лаптева. Затем предприняли попытку пройти на северо-восток, но вскоре встретили сплоченный лед. Его кромка проходила по 75° с.ш., закрывая наглухо проход на север. «Положение не блестящее, — признавался Амундсен в дневнике 20 сентября. — Я уже давно решил окончательно войти в лед только при исключительно благоприятных условиях. Чтобы экспедиция была удачной, она должна совершаться согласно плану».

План планом, а на пути к нему непроходимый лед. Он дрейфовал к югу, вместе с ним и «Мод». Притом с большой скоростью. Это и предопределило решение Амундсена: «Было бы безумием начинать дрейф при таких обстоятельствах».

Амундсен отправился к юго-востоку. Ему удалось достигнуть лишь о-ва Айон, где он решил остановиться на зимовку. Исполнение его плана затягивалось. Но Амундсен умел ждать. Он был убежден, что зимовка в этом краю принесет много интересного для науки.

Сразу же завязались добрые отношения с местными жителями. Чукча Григорий согласился взять с собою Свердрупа в восьмимесячное путешествие. В начале октября ученый отправился в поход по Чукотке. Затем в Нижнеколымск уехал Олонкин в сопровождении Хансена и Теннесена. На борту «Мод» остались четверо: Амундсен, Ренне, Вистинг, Сундбек. Они обустраивали зимовку, строили павильон для магнитных и метеорологических наблюдений, заготавливали дрова, оборудовали кабинет для руководителя экспедиции, которому иногда хотелось вести дневник и делать записи своих наблюдений не в кают-компании, а в одиночестве. Амундсен по-прежнему занимался магнитными наблюдениями, обследовал окрестности и выполнял обязанности повара. Спустя некоторое время он смог с гордостью и радостью написать в дневнике, что он «выдержал прямо-таки огромное испытание», справившись с требованиями кулинарии: «Подал на обед жаркое из оленины с брусничным вареньем, а на десерт пирожки, лепешечки, шоколадные и ромовые бабки и трубочки со взбитыми сливками. Надо признать — неплохо для обыкновенного воскресенья»¹.

4 декабря «Мод» навестил русский купец «кавказец Георгий Кибизов». Он свободно говорил по-английски. Путешественники от него узнали, что первая мировая война закончилась полным поражением Германии и что 25 ноября 1918 г. был заключен мир. По этому случаю устроили пир и расцветились флагами.

Сочельник отметили весело. Амундсен в роли повара старался изо всех сил. Меню было богатым: суп с томатами; осетрина, напоминающая лососину; оленьи языки со спаржей; трубочки со сливками; кофе; ликер; сигары. «Вечером роздал рождественские подарки. Очень порадовал меня подарок Сундбека — хорошая модная вазочка для цветов и от Олонкина — красивая корзинка для бумаг из желтой меди».

Новый год начался чудесной морозной погодой. Вскоре корабль снова посетил Георгий Кибизов. Он сообщил, что в Нижнеколымске голод и просил помочь его жителям. Амундсен обещал пожертвовать часть своих запасов. Русские привезли множество газет. Целый поток новостей обрушился на путешественников. В частности, известие о смерти бывшего американского президента Теодора Рузвельта очень огорчило Амундсена. Узнали они и о том, что в Ирландии провозглашена республика. «Да, каким-то найдем мы мир, когда вернемся?» — записал Амундсен 17 января 1920 г.

Ему очень понравился Кибизов, представлявший русскую торговую компанию, которая имела свои станции в Анадыре, на мысе Дежнева, в Сердце-Камень, на мысе Северном и в Чаунской губе. «А для оторванных от мира людей это уже большой шаг вперед по пути к культуре, в особенности потому, что компания руководствуется хорошими нравственными принципами. Так, водка совершенно изгнана...»

К концу полярной ночи были отмечены случаи недомогания. Ренне беспокоил желудок, и он перешел на молоко и сухари; у Сундбека появились боли в горле; у Амундсена распухло колено. Однако все вскоре поправились. В полярную ночь морозы стояли умеренные. Настоящей темноты не было, и уже в последних числах января обедали без электричества. Полярные сияния отмечались реже, чем на Таймыре, но необыкновенной красоты.

20 января полярная ночь отступила. «Сегодня, — писал Амундсен в тот день, — в первый раз после своего отсутствия появилось солнце. Роскошные краски, которыми украшается небо для великого торжества возвращения солнца, совершенно неописуемы. Как бы я хотел обладать способностью хотя бы отчасти описать это чарующее зрелище! Огненно-красное зарево на юго-востоке»².

Амундсен часами с увлечением читал норвежских, немецких, английских, французских и русских писателей (последних в переводе). Обсуждал прочитанное с Олонкиным, который тоже «глотал» книгу за книгой, расспрашивал его о соотечественниках и их исследованиях на Севере Азии. Говорили и о революции. Олонкин не высказывал ни восторгов, ни осуждения и радовался лишь тому, что судьба привела его на борт «Мод».

На судно часто наведывались русские промышленники и купцы, скупавшие пушнину и мамонтовую кость. Иногда они жили там многие дни, особенно, когда свирепствовали бури или шли снегопады.

В конце февраля через русских, возвращавшихся с мыса Северный, Амундсен получил письмо от Хансена, которого он вместе с Вистингом и Теннесеном отправил в селение Ном на Аляске. Выяснилось, что они еще находятся на северном берегу Чукотки, а вместе с ними телеграммы и письма на родину. Причина задержки — обморожение Теннесена. Потом приехал Кибизов и сообщил, что больного оставили в его стоянке, а Хансен и Вистинг уехали на мыс Дежнева, чтобы отослать через находящуюся там русскую правительственную станцию всю корреспонденцию в Анадырь.

«Мне очень интересно узнать, — писал Амундсен, — почему Хансен и Вистинг выбрали не кратчайший и самый надежный путь от мыса Северного на Анадырь. Если они вернутся, не получив ответа, подтверждающего прием моих телеграмм, буду считать всю поездку напрасной. Идти летом в Ном при таких обстоятельствах считаю ненужным беспокойством. Мы постараемся войти в лед от мыса Северного».

Амундсен часто делился с русскими провизией. «Кибизов получил в этот раз, — записал Амундсен 17 марта 1920 г., — 45 кило риса, 50 кило сахара, 1 ящик американского табаку, 2 ящика чернослива, 7 ящиков американских галет, 9 ящиков муки, 20 банок сгущенного молока, 10 пачек спичек и 3 связки сушеной рыбы»³.

Через неделю он приютил шестерых чукчей, которые на двух собачьих упряжках приехали с мыса Дежнева. Они направлялись на Колыму с почтой капитана Миловзорова, зимовавшего вместе со своим пароходом «Ставрополь» у мыса Сердце-Камень. Один из чукчей три года прожил в Сан-Франциско и говорил по-английски. Он рассказал Амундсену, что Хансен и Вистинг благополучно добрались до мыса Дежнева, откуда Хансен тотчас же уехал на Анадырскую телеграфную станцию в сопровождении двух местных жителей. Амундсен надеялся, что сведения верны и телеграмма уже ушла в Норвегию.

В последние дни марта началось таяние на борту «Мод». Весна приближалась, а вместе с ней затеплилась надежда возобновить плавание и попытаться осуществить заветный план. Правда, сегодня их только четверо. Но вскоре соберутся все. Так, по крайней мере, можно судить по рассказам Константина Тросина, одного из русских, которые почти еженедельно навещают его.

«Вчера, около 9 часов, — записал Амундсен 15 апреля, — к нам заглянул одинокий путник проездом из Анадыря в Нижнеколымск. Товарища своего и поклажу он оставил в Чаунской губе. С мыса Дежнева он уехал одновременно с Хансеном. Хансен — в Анадырь, а он на Колыму. Обычно поездка от мыса Дежнева от Анадыря совершается в 10 дней, но в этом году она требует гораздо больше времени, так как залив Креста не замерз и его приходится объезжать. Он полагает, что теперь меньше чем за месяц этого пути не сделать. Да Хансену придется еще ждать ответных телеграмм, так что меньше чем в шесть недель ему никак не управиться. В лучшем случае он, может быть, сейчас возвратился на мыс Дежнева... Если я буду считать, что обратный путь от Берингова пролива к острову Айон Хансен и Вистинг совершат за два месяца, то, пожалуй, это будет недалеко от истины. Тогда они вернутся сюда в половине июня. Но, но!... Сомнительно, чтобы санный путь продолжался так долго!»⁴

Все настойчивее о своем приходе заявляла весна. И хотя по ночам еще держались морозы и порой сутками бушевали метели, с каждым днем становилось теплее. В последней декаде апреля снова пожаловали русские. Они привезли вести от Свердрупа, которого видели на ярмарке на востоке Чукотки. Судя по их рассказам, его помощник, кстати, единственный ученый в экспедиции возвратится на «Мод» во второй половине мая...

А на следующий день с мыса Дежнева приехал купец Караев, компаньон Кибизова. Он привез письмо от Вистинга и американские газеты за июнь 1919 г. с самыми свежими новостями о событиях в мире.

«Очень заботливо со стороны Вистинга, — писал Амундсен, — послать нам газеты. Письмо было длинное и хорошо написанное, но содержание отнюдь не приятное. Все наши великолепные собаки, за исключением четырех, подохли на мысе Дежнева. Такой дорогой цены я, пожалуй, не заплатил бы за эту поездку, знай я это заранее».

Еще многого не знал Амундсен... В частности, о том, что Кнутсен и Тессем, которые отправились от мыса Челюскин к Диксону, не только не достигли Норвегии, но и не добрались даже до устья Енисея, погибнув в пути. Не знал он и о том, что судьба внесет еще не одну коррективу в его смелый план...

Русские привезли сведения о Теннесене, страдавшем от обморожений. Оказывается, он отправился на русский корабль в надежде, что там ему ампутируют палец... А каково состояние других членов экспедиции, которых он разослал по Чукотке? Первым возвратился Свердруп. Он прикатил в сопровождении проводника чукчи в превосходном настроении. Его упряжка из 10 собак была в отличном состоянии. Сам ученый был здоров, весел и удовлетворен долгим путешествием с чукчами. А потом начались рассказы. Один удивительнее другого. Масса впечатлений, наблюдений. Он непременно напишет о чукчах книгу. А пока составит отчет...

Весна властвовала на севере. Давно уже прилетели гуси, чайки, моевки. Начали готовиться к плаванию. Убирали палубу. Проверяли машину. Перенесли со льда на судно запасы дров... Правда, прежде чем отправиться к Северному полюсу вместе с дрейфующими льдами, он намерен сначала зайти в Ном. Впервые об этом он упомянул в дневнике 8 июня 1920 г. А через неделю вскрылась Чаунская губа. 15 июня Амундсен записал в дневнике:

«Как мало мы можем судить о будущем! Только вчера я решительно отказался от надежды дождаться Хансена и Вистинга — а сегодня они здесь!.. Оба загорели и здоровы, но собаки ужасны... У всех изранены ноги, и они жалобно визжат. Хансен чрезвычайно доволен своим пребыванием в Анадыре. Несмотря на трудности, ему удалось восстановить прерванное сообщение с Америкой. Пришлось прибегнуть к сигналам бедствия. Когда американцы узнали, в чем дело, они приняли две первые телеграммы, а через 48 часов открыли путь для всех сообщений с «Мод». Теперь шлагбаум снят! Спасибо русским за настойчивость. И спасибо американским властям, разрешившим передачу телеграмм! Разумеется, среди участников экспедиции царила великая радость по поводу хороших вестей, полученных из дому!»⁵.

Беспокоило только одно обстоятельство, — не было никаких вестей от Кнутсена и Тессема. Амундсен утешал себя тем, что на Диксоне, вероятно, не работала радиостанция, а других мест, связанных с миром телеграфом, они еще не достигли.

27 июня во время обеда Амундсен объявил своим спутникам, что после двух зимовок и плавания по Северному морскому пути корабль нуждается в ремонте. От о-ва Айон они должны отправиться на Аляску, в селение Ном. А там уже каждому он готов предоставить право выбора: остаться на борту «Мод» и отправиться затем в новое плавание либо высадиться на берег и вернуться в родные места. «Юридически я имею право их задержать, — писал Амундсен, — морально же — нет, а так как я придерживаюсь последнего, то и счел им правильным это сказать. Все мы проплавали уже два года из трех-четырех, на которые рассчитывали, и возможно, что им пришлось бы застрять еще лет на пять...»

Первым и пока единственным членом экспедиции, пожелавшим списаться на берег в Номе, был Хансен. Амундсен отнесся к этому спокойно. Он видел, что за время долгой зимней поездки Хансен очень устал, изнервничался и теперь плохо себя чувствовал. Спустя неделю Амундсен вернулся к волновавшему его вопросу: кто пойдет с ним из Нома в новое плавание. «Свердруп, Вистинг и Олонкин сейчас же ответили, что пойдут со мной при всяких обстоятельствах. Значит, они и будут подлинным ядром этой экспедиции, и я искренне надеюсь, что их сознание долга и верность будут достойно вознаграждены. Мы ведь до сих пор еще ничего не сделали. Только с выходом из Нома мы можем доказать, на что мы способны»⁶.

Июль начался необыкновенно теплой погодой. Первого числа в полдень термометр показывал 23° тепла. А кругом был лед. Правда, взломанный. Амундсен ждал, когда он отступит к северу. Но, поскольку в ближайшие дни этого не произошло, 6 июля, взорвав несколько мин, сами открыли путь в полынью. За трое суток добрались до о-ва Шалаурова, а 11 июля достигли мыса Северного. Амундсен посетил станцию, но не застал дома своих русских знакомых купцов Кибизова и Караева. Они уехали на мыс Дежнева. Потом миновали Колючинскую губу, где зимовал Норденшельд. Затем прошли место зимовки парохода «Ставрополь», который ушел уже во Владивосток.

21 июля экспедиция достигла мыса Дежнева. Во второй раз был пройден Северный морской путь с запада. Амундсен пытался высадиться на берег, но налетевший шторм заставил вернуться на судно. Решили идти в Ном. 23 июля достигли берегов Аляски в районе Слэдэк Айленда. Так сомкнулись пути «Мод» и «Йоа» 1906 г. Амундсен «впервые совершил кругосветное плавание по Арктическому океану». А полюс для него оставался так же недостижим, как и 15 лет назад, когда он начал обдумывать план нового дрейфа со льдами Северного Ледовитого океана...

Мир вскоре облетела весть о прибытии «Мод» на Аляску. Когда стояли в Номе, четверо участников экспедиции заявили Амундсену, что желают возвратиться домой, и только трое — Вистинг, Олонкин, Свердруп — выразили желание остаться на борту «Мод». Четвертым был Амундсен. Конечно, вчетвером пускаться в дрейф со льдами Берингова пролива более чем рискованно. Но зато какие это люди! Надежные, отважные. Они ничего не боялись и великолепно знали свое дело.

И «Мод» возвратилась в Северный Ледовитый океан. Путешественников он встретил неласково. Пробираясь сквозь льды, повредили руль. Это случилось у берегов Чукотки, вблизи мыса Сердце-Камень. С таким повреждением невозможно было пускаться в многолетний дрейф. Тем временем северный ветер пригнал лед. Много дней льды громоздились у борта «Мод», а потом они выбросили судно на берег. Правда, без серьезных повреждений.

Зимовщики быстро обустроились и развернули метеорологические, океанографические и магнитные наблюдения. Их частыми гостями были местные жители — чукчи, которые обитали совсем рядом. Описание этой зимовки Амундсен не включил в книгу о плавании на «Мод». Лишь несколько страниц посвящено ей и в книге «Моя жизнь». Здесь он коротко рассказал о дружбе с чукчами, пятеро из которых затем на борту «Мод» отправились в Ном на Аляску...

Третья зимовка как две капли воды походила на предыдущую: те же наблюдения, те же купцы, те же чукотские чумы. И мысли днем и ночью. О том, что спустя три года он так же далек от цели, как и осенью 1918 г. Когда же в конце концов удастся достичь околополюсной области, не говоря уже о самом полюсе? Расчеты. Расчеты. А жизнь гораздо сложнее, непредсказуемее. Нужны деньги... Где и у кого их добыть? Придется обращаться к правительству...

Покинув «Мод», Амундсен через Америку отправился в Норвегию за деньгами и за людьми. Надо было основательно пополнить экипаж, в составе которого оставались лишь Вистинг, Олонкин и Свердруп. Правда, последнего он отослал в Вашингтон, чтобы тот проверил приборы и обработал добытые научные материалы. Удача на этот раз сопутствовала Амундсену. Норвежское правительство без промедлений приняло решение о дополнительных ассигнованиях для продолжения экспедиции на «Мод». Стортинг предоставил Амундсену полмиллиона крон...

«К сожалению, падение курса денег после войны сказалось и на норвежской кроне, — вспоминал путешественник, — и когда я получил эту сумму, ее покупательная способность уменьшилась на половину, обстоятельство, которого не могли предвидеть жертвователи. Я был огорчен, но не терял мужества и решил все же продолжать свою работу в надежде, что счастье по-прежнему будет ко мне благосклонно и мне как-нибудь удастся раздобыть необходимые средства на финансирование экспедиции»⁷.

В то время Амундсеном завладела идея использовать для полярных исследований самолет. Кстати, он думал об этом давно, еще в 1909 г., когда собирался в поход на «Фраме». Тогда он даже хотел взять на борт летчика и летательный аппарат, однако денег добыть не удалось, и от этой мысли пришлось отказаться... Может, и к лучшему — ведь неудача могла обернуться жертвами и скомпрометировать его новацию.

Спустя пять лет, когда «Фрам» был подготовлен к новому плаванию, Амундсен купил биплан «Фарман», поставленный на лыжи... Но тут грянула война. «Фрам» остался в гавани, а аэроплан Амундсен подарил норвежскому правительству, правда, продолжая ревностно следить за успехами самолетостроения. «Ребенок рос не по дням, а по часам и учился самостоятельно двигаться».

Когда «Мод» стояла в Сиэтле (штат Вашингтон), в газетах появилось сообщение о беспосадочном полете моноплана фирмы «Юнкере» в Америке. Он продолжался 27 ч. У Амундсена тут же созрел план использовать этот самолет для исследования полярных областей, тем более что построен он был из алюминия. «Ни солнце, ни холод, ни снег, ни дождь не могли ему повредить». Теперь оставалось найти деньги и приобрести такую машину. На ней он осуществит свою давнюю «честолюбивую мечту» — перелететь через Северный Ледовитый океан, от мыса Барроу на Аляске через полюс к Свальбарду (Шпицбергену). Об этом решении Амундсен писал в книге «Моя жизнь»: «Северный полюс меня больше не интересовал, так как блестящий подвиг Пири в 1909 году уничтожил значение этой цели для всех последующих исследователей.

Перелет же через Северный Ледовитый океан являлся, напротив, совершенно новым предприятием. Он представлял также и величайший научный интерес. Самой пространной до сих пор не исследованной областью земного шара (земли или воды) был район Северного Ледовитого океана, простиравшийся между северным побережьем Аляски через Северный полюс и до Северной Европы. Научное значение его исследования следующее: полюсы «делают климат» умеренных поясов. Воздушные течения, обтекающие земные полюсы, влияют на ежедневную температуру Нью-Йорка или Парижа гораздо сильнее, нежели что-либо другое, за исключением солнца. Вследствие этого знание географических и метеорологических условий в районе полюсов имеет огромное значение для науки. Поэтому мой интерес к трансполярному перелету являлся не одной только жаждой приключений, но имел также научно-географические основы».

Прежде всего хотелось убедиться, действительно ли в Арктике существует целый континент или множество островов. Итак, решено. Руководство экспедицией на «Мод» он доверит Вистингу, а сам высадится у мыса Барроу, откуда затем предпримет полет над Северным Ледовитым океаном и будет готовиться к броску через полюс.

Между тем «Мод» ремонтировалась в американскому порту Сиэтл. На ее борту остались лишь Вистинг и Олонкин. Они со своими помощниками чукчами к весне навели в трюмах и на палубе «Мод» образцовый порядок.

В марте 1922 г. начали съезжаться новые участники экспедиции. Первым прибыл второй механик В. Сювертсен, ранее служивший в подводном флоте. Потом вернулся Свердруп. В мае на борт «Мод» ступили новый штурман Карл Хансен, летчик Одд Даль и «шведский магистр филологии Финн Мальгрен», который служил в шведской гидрографической экспедиции. Ему было 27 лет. Он окончил Упсальский университет, изучал математику и физику. Отменно рисовал. Но больше всего увлекался метеорологией и несколько лет вел наблюдения на станции Портичокко в шведской Лапландии, расположенной на высоте 1800 м над уровнем моря. Был ученым секретарем Упсальской метеорологической обсерватории, занимался гидрохимическими исследованиями в Балтийском море. Во время плаваний на экспедиционном судне с особой яркостью проявился талант исследователя. Он уже готовился к очередному плаванию, когда пришла телеграмма от Амундсена. Одним подвижником в экспедиции стало больше. Амундсен предложил ему отправиться на Аляску и принять участие в загрузке «Мод». На борт были взяты семилетний запас провизии, топливо и строительные материалы для сооружения навеса над палубой во время дрейфа. В двух огромных ящиках находились два самолета. Один из них — «Ориоль» — должен был использоваться для расширения района исследований во время дрейфа «Мод». На другом — моноплане фирмы «Юнкере» — Амундсен предполагал совершить полет к полюсу и дальше на Шпицберген.

В солнечный июньский день «Мод» покинула Сиэтл. В начале июля пришли в Берингов пролив, где на Чукотке купили меховую одежду и высадили трех чукчей (четвертый решил дрейфовать вместе с путешественниками). Потом направились в залив Коцебу, где у мыса Надежды, названного так в честь русского корабля, встретились с торговой шхуной «Хольмес». Здесь Амундсен простился с «Мод», договорившись с капитаном Баккеландом, что тот доставит его, Омдаля и самолет на мыс Барроу на северном берегу Аляски. Но ледовая обстановка в Арктике была необыкновенно тяжелой. Цели корабль не достиг. Амундсену пришлось сойти на берег в бухте Уэнрайт. Погода стояла скверная. Самолеты не удалось собрать. Пришлось строить дом и зимовать. Но Амундсену не сиделось на месте.

19 ноября 1922 г. Амундсен вместе с почтальоном индейцем отправился на лыжах в залив Коцебу, а затем в Ном. Хотя лондонский специалист по сердечным болезням, к которому он обращался в феврале, рекомендовал избегать всяких значительных усилий, Амундсен совершил самое трудное санное путешествие в своей жизни. За 16 дней он прошел 1600 км, делая ежедневно в среднем около 100 км и отводя ночью на отдых и сон всего несколько часов.

Спустя пять лет он поведал об этом в книге «Моя жизнь»: «Я это рассказываю не для того, чтобы дискредитировать превосходного врача или похвастаться собою, но чтобы указать читателю, какие чудесные возрождающиеся силы содержит тело человека, который, как, например, я, с юности живет в разумных гигиенических условиях и вследствие этого сохраняет себя таким, каким создала его природа»⁸.

В Уэнрайт Амундсен вернулся 12 мая 1923 г. Даль сообщил, что он поставил «Юнкере» на лыжи и что самолет готов к полету... Прошло несколько недель и машина поднялась над льдами. Мотор работал прекрасно. Но, когда приземлялись на лед около места зимовки, лыжа оторвалась, а вслед за нею и нижняя часть машины.

Слабое утешение Амундсен находил в том, что этот полет считал первым над полярными дрейфующими льдами. Но вскоре стало известно, что впервые самолет был использован в Арктике восемь лет назад летчиком русской армии Яном Нагурским. Его гидроплан был доставлен на пароходе «Печора» в губу Крестовую, откуда пилот предпринял несколько продолжительных полетов вдоль западного побережья Новой Земли и обследовал значительное пространство плавучих льдов к северу и северо-западу от мыса Желания...

Итак, Амундсен потерпел еще одно поражение. Дела складывались отвратительно. Прежде всего не было денег, самолет находился в плачевном состоянии. Пришлось вернуться сначала в Америку, а затем в Норвегию. Приехав на родину, он в сентябре 1924 г. обратился в аэроклуб в Осло и предложил снарядить воздушную экспедицию к Северному полюсу. «Меня встретили с распростертыми объятиями», — вспоминал Амундсен. Аэроклуб изъявил готовность оказать помощь всем, что имел, но деньгами он не располагал. Амундсен пытался добыть денег своими силами, но оказался жертвой собственной коммерческой некомпетентности. Его бессовестно обманул маклер датчанин Хаммер, подписав от имени исследователя столь значительные финансовые обязательства, что ему «никогда не удалось бы их покрыть», и, таким образом, выставил Амундсена «в глазах света каким-то мошенником-аферистом».

«С этого момента, — вспоминал Амундсен, — я был вовлечен в водоворот событий, приведших меня к самому горестному, самому унизительному и в общем самому трагическому эпизоду моей жизни»⁹.

Узнав об обмане Хаммера, Амундсен опубликовал заявление о разрыве с ним и просил кредиторов предъявить обязательства, выданные от его имени. Они были столь значительны, что даже родной брат Леон судился с ним. Амундсен потерял все. Он оказался без гроша в кармане и чудом сохранил крышу над головой. Но больше всего исследователя возмутила глумливость норвежской прессы. «Мои соотечественники, которым я не раз доставлял новую славу моими открытиями, всегда радовались возможности меня чествовать. Теперь же, когда я, по собственному неведению, очутился в унизительном положении, все норвежцы, как один человек, накинулись на меня с непостижимой яростью. Люди, поклонявшиеся и льстившие мне, распространяли теперь обо мне самые скандальные слухи. Норвежская пресса обрушилась на меня. Открытий Северо-Западного прохода и Южного полюса они у меня не могли отнять... Но теперь, когда я был в беспомощном и тяжелом положении, те же уста, которые называли меня гордостью Норвегии, не постеснялись повторять шитую белыми нитками ложь и злорадно старались загрязнить мою честь и посрамить мое имя...

Я питаю глубокое презрение к людям, которые воспользовались моим несчастьем, чтобы посредством клеветы добивать человека, чье величайшее преступление в их глазах состояло в том, что он достиг большего, чем они сами, и которые своими сплетнями злорадно надеялись свалить человека с достигнутого им пьедестала»¹⁰.

Не прав был Амундсен. Не все норвежцы предали его. Были люди, которые сохранили к нему уважение, не обращали внимания на клевету, верили в его звезду, верили в его готовность совершить новые открытия и помогли ему воплотить в жизнь его смелые планы.

Примечания

1. Там же. С. 321.

2. Там же. С. 326.

3. Там же. С. 341.

4. Там же. С. 358.

5. Там же. С. 360.

6. Там же. С. 361.

7. Там же. С. 80.

8. Там же. С. 83.

9. Там же. С. 83.

10. Там же. С. 84.