Вперед ощупью

В туманный ветреный день 13 августа 1905 г. «Йоа» наконец подняла якоря и возобновила плавание Северо-Западным проходом. Амундсена беспокоили малые глубины и часто встречающиеся подводные камни и мели. Вахтенный то и дело бросал лот. Под килем было не более 20 м.

«Таким образом, — отмечал Амундсен, — пробирались мы вперед ощупью до мыса Бута, где нам пришлось остановиться, так как не могли разглядеть, как пройти через льды, двигавшиеся в огромном количестве на восток. Мы стали на якорь у подветренного берега низкого острова перед мысом, где до нас не доходил дрейфующий лед. Время от времени полог тумана разрывался, и мы видели перед собой острова Тодда, окруженные массами льда. На западной стороне этой группы островов видна была открытая вода — туда-то и нужно было пройти. В 3 часа дня туман совсем рассеялся, и нам стало ясно наше положение. Мы находились недалеко от островов Тодда, состоявших из трех совсем низких небольших островов, которые, однако, были достаточно велики, чтобы задерживать около себя массы льда. С верхушки мачты открывался не особенно утешительный вид. Правда, полоса открытой воды шла между главной массой льда и крайним из островов, но было мало вероятности, чтобы эта узкая полынья тянулась сколько-нибудь далеко, так как лед с большой быстротой шел на восток и нагромождался у западной стороны острова. Нам все-таки нужно было пройти туда и посмотреть, как там обстоит дело. Погода стояла великолепная — солнечная и ясная и почти совершенно тихая. По мере того, как мы шли вперед и огибали южную оконечность острова, нами все больше и больше овладевало волнение: примыкает ли лед к западному берегу острова? Узкая полынья, по которой, как нам казалось издали, пожалуй, не прошла бы и шлюпка, — вот и вся открытая вода, которую мы видели между большим полем сплошных льдов и островом»¹.

Потом наплыл густой туман. Слабый ветер долго не мог его разогнать. Приходилось непрерывно производить лотом промеры. В дозорной бочке все время находились Хансен и Лунд. У руля стоял Амундсен. Судно медленно пробиралось по проливу Симпсона. Около мыса Бута отдали якорь. Впереди находились движущиеся на восток льды. Только когда в 3 ч дня туман рассеялся, выяснилось, что «Йоа» стояла под защитой небольших островов. Около одного из них виднелась неширокая полоса открытой воды. Амундсен рискнул проскользнуть по ней к открытому морю. Попытка удалась, и вскоре оказались у того места, где в 1904 г. разведочная партия норвежской экспедиции обнаружила два скелета.

«Это, — по словам Амундсена, — были скелеты белых людей, а значит, участников экспедиции Франклина». Путешественники предали их земле и насыпали могильный холм. «Мы, — записал в дневнике руководитель экспедиции, — огибали мыс как раз на закате солнца и тихо прошли мимо могилы в торжественной тишине подняв флаг в честь погибших, а небо и земля были в это время окутаны красным золотисто-матовым светом. Наша маленькая победоносная «Йоа» воздала почести своим несчастным предшественникам»².

Плавание продолжалось недолго. Снова наплыл туман, и путешественникам пришлось остановиться у п-ова Камиглу, где жили друзья Амундсена — эскимосы. Они снабдили экспедицию олениной и лососиной. Один из местных жителей — юный Манни — с согласия отца отправился в плавание вместе с норвежцами.

Амундсен и его спутники сердечно простились с эскимосами. Экспедиция снова двинулась в путь, на этот раз по очень узкому и мелкому проливу, который изобиловал опасными рифами и мелями. Вахтенные бдительно следили за изменяющейся глубиной, непрерывно опускали лот. Приходилось идти причудливыми зигзагами, перекладывая руль с борта на борт, тем самым непрестанно изменяя курс. Наконец «Йоа» миновала район мелей и оказалась на долгожданной глубине. Сначала все было прекрасно: солнце, безветрие, чистая вода. И вот вдруг появился лед, первую неширокую полосу которого судно миновало благополучно. Затем показалось необозримое ледяное поле. Амундсен решил обойти его по прибрежной полынье, но натолкнулся на другое препятствие: небольшие глубины и острые подводные камни. По словам Амундсена, вахтенные в бочке метались как полоумные, то и дело предупреждали об опасности. За острыми камнями неожиданно открылась обширнейшая мель. Решено было остановиться и разведать дальнейший путь.

«Я, — писал Амундсен, — стоял у руля и от волнения топтался на месте. Мы едва-едва перешли мель. После полудня стало еще хуже, было так много камней, что мы шли по морю, как через кочковатое поле. Как ни неприятно это было, но мне пришлось спустить шлюпку и промерять с нее глубины впереди нас. Это потребовало авральной работы, то есть всем пришлось быть наверху и отказаться, как это ни тяжело было, от пятичасового сна, в свободное от вахты время. Но у нас не было иного выбора! Таким образом ползли мы вперед и в 6 часов вечера вышли в пролив Виктории, оставив за собой скопление мелких островов. Пройденный нами пролив мы назвали проливом Паландера в честь талантливого капитана «Веги». Острова к югу получили название островов Норденшельда в честь начальника экспедиции «Веги». Эта группа островов была чрезвычайно тщательно нанесена на карту лейтенантом Хансеном»³.

Перед путешественниками лежал пролив Виктории, заполненный старым льдом. Однако между льдинами были разводья и обширные полыньи, поэтому «Йоа» без особого труда миновала этот участок. Наиболее сложной оказалась ледовая обстановка в районе о-ва Линда, но и здесь удалось отыскать полынью и войти в обширный район открытой воды. По пути обследовали бухту Кэмбридж, где некогда зимовал англичанин Коллинсон. Их неприятно поразило однообразие Земли Виктории с ее плоской, лишенной какой-либо растительности поверхностью. Попытка приблизиться к ее «мысам и мысикам» не увенчалась успехом, поскольку от них шли в море отмели.

В 5 ч утра 17 августа судно отдало якорь у западной стороны мыса Колборн. По словам Амундсена, этот день был особенно знаменательным для экспедиции: «Вот мы прошли на «Йоа» тот участок Северо-Западного прохода, который еще не был решенной проблемой». Путешественники наконец-то вступили в воды, в которых уже побывали мореходы и китобои. На карте даже кое-где были обозначены глубины — следовательно, здесь плавали суда, значительно большие, чем маленькая «Йоа».

У мыса Колборн экспедиция простояла целый день — Амундсен решил дать отдых своим спутникам после трудного и опасного плавания. А рано утром 18 августа возобновили плавание. Идти довелось теми водами, в которых плавал Коллинсон, составивший их подробное и весьма точное гидрографическое описание. Однако возникли новые осложнения — из-за того, что судно оказалось в районе магнитного полюса, компас бездействовал. Только через несколько дней его стрелка оживилась, но к ее показаниям необходимо было относиться с величайшей осторожностью. Амундсен предполагал на ночь сделать остановку у о-ва Майлса, но ветер внезапно засвежел, поэтому решено было лечь в дрейф, чтобы с рассветом возобновить плавание на запад. «Оказалось, — писал Амундсен, — очень трудным найти узкий проход, ведущий в пролив Долфин-энд-Юнион между находящимися там островками и мысом Крузенштерна. Поэтому мы направились к северу между островом Дугласа и мысом Крузенштерна, чтобы узнать, не окажется ли там прохода»⁴.

Однако вместо больших глубин они встретили подводную банку. Она оказалась огромных размеров и становилась все мельче и мельче. Пришлось отдать якоря и отправиться на шлюпке на поиски прохода. Много часов продолжались промеры, прежде чем удалось выбраться из вод с неровным каменистым дном и небольшими глубинами. Теперь, когда экспедиция почти решила поставленную перед собой задачу, которую безуспешно пытались осуществить многие поколения полярных исследователей, Амундсен счел ненужным идти на риск. Отыскав безопасный путь для судна, путешественники проникли в пролив Дол-фин-энд-Юнион, который был исследован ранее. Здесь уже не было ни острых подводных камней, ни обширных мелей. Дальше на запад простирались воды, где ничто не угрожало маленькой «Йоа», даже не было видно льдов.

Амундсена наконец покинула тревога. «Облегчение, — писал он, — которое я почувствовал, заполнив, таким образом, последний трудный пробел в Северо-Западном проходе, было неописуемо. Не стану отрицать, что я в эти последние дни очень нервничал. Мысль о том, что здесь во время этого мучительного плавания мы рискуем погубить все свое, до этой поры так удачно развивавшееся предприятие, была не из приятных: но оно все время было близко к такой участи! На меня лично падала ответственность за все — и за людей, и за судно. И я не мог прогнать от себя мысли о возвращении домой с невыполненной задачей. И часы, которые предоставлялись мне на отдых и сон, проходили в эти дни главным образом в том, что я ломал себе голову над такими мыслями, а это ни в какой степени не навевало сон. Несмотря на всю осторожность и бдительное внимание каждого к своему делу, каждая минута могла принести с собой нам какую-нибудь неожиданность.

Я не мог есть. Я чувствовал адский голод, но не в состоянии был проглотить пищу. Поэтому, когда мы вышли наконец из тисков и я опять успокоился, мне пришлось утолять прямо-таки зверский голод»⁵.

Несмотря на плохую видимость, Амундсен решил продолжать плавание. Из-за тумана он принял мыс Парри на Американском материке за мыс Нельсона на Земле Витуса Беринга. Путешественники очень огорчились из-за этой ошибки, тем более, что и компас «совсем одурел», вероятно, из-за большого количества железа в здешних местах. Позже выяснилось, что многие китобои впадали в подобное заблуждение. К счастью, это не приводило к роковым последствиям.

Ветер и течение были попутными, и судно стремительно летело на запад. Ни мелей, ни подводных скал. Один лишь морской простор. Амундсен был удовлетворен — самое трудно осталось позади, все идет отлично. Отстояв свою вахту, Амундсен спокойно заснул, но вскоре был разбужен шумом, доносившимся с палубы, по которой бегали его спутники. Вероятно, подумалось, заметили медведя или тюленя и собираются поохотиться, чтобы добыть свежего мяса. Но тут открылась дверь в каюту и лейтенант Хансен прокричал всего лишь несколько слов: «На горизонте судно!»

Вспоминая те незабываемые мгновения, Амундсен писал: «Северо-Западный проход был пройден. Моя мечта юношеских лет в эту минуту стала действительностью. В горле я почувствовал странное ощущение: я был несколько возбужден и переутомлен, и, конечно, это слабость, но на моих глазах навернулись слезы. «Виднеется судно!» Магические слова. Сразу родина и все милое моему сердцу словно приблизились ко мне и простерли ко мне руки... «Виднеется судно!»

Я моментально оделся. Когда я был готов, я остановился на минуту перед портретом Нансена, висевшим на стене. И в это мгновение изображение словно ожило, будто Нансен смотрел на меня и кивал головой: «Я это знал». Я кивнул ему в ответ, улыбаясь от счастья, и вышел на палубу.

Был совершенно изумительный, прекрасный день. Ветер перешел несколько к востоку, и мы на всех парусах быстро шли вперед. Как будто «Йоа» понимала, что все худшее осталось позади — она шла удивительно легко!.. Большая блестящая зыбь приятно поднимала и опускала судно, а воздух был теплый и мягкий»⁶.

Все участники экспедиции находились на палубе. В свои бинокли они следили за верхушками двух мачт далеко на горизонте. Великое мгновение приближалось. Перебивая друг друга, каждый пытался определить принадлежность судна. Одни считали, что это американский китолов, другие — английский зверобой. Амундсен отдал команду поднять норвежский флаг. И хотя он был выцветшим и потрепанным, но «нес свои раны с честью». Действительно, столь немногочисленная экспедиция, отправившаяся в плавание на крохотной «Йоа», могла гордиться своей далеко еще не последней победой.

Наконец суда сблизились, и путешественники увидели выкрашенную в черный цвет американскую шхуну «Чарльз Ханссон». Когда она бросила якорь, Амундсен поднялся на ее палубу. Его приветствовал капитан Мак-Кенн, седой пожилой моряк с обветренным загорелым лицом. Узнав, что его судно первое, которое встретили путешественники за время своего двухлетнего плавания Северо-Западным проходом, он весь просиял и горячо пожал руку Амундсену, а затем спросил, не нуждается ли в чем-либо норвежская экспедиция. Она нуждалась в одном — в подробных сведениях о северном береге Америки, начало исследованию которого было положено русскими и англичанами. Мак-Кенн снабдил норвежцев новейшими картами, на которых была масса гидрографических подробностей, неизвестных Амундсену. На полях карт имелись пометки, необычайно ценные для мореплавателя, «прямо-таки сокровище».

Путешественников особенно интересовала ледовая обстановка в тех водах, через которые прошли американцы. Мак-Кенн сообщил, что обширное скопление льдов он видел у о-ва Гершеля, но считал, что за прошедшие недели они либо растаяли, либо были унесены ветрами и течениями. Словом, эти льды вряд ли могли представлять серьезное препятствие для норвежской экспедиции. Кроме того, от Мак-Кенна путешественники получили исчерпывающие сведения о навигационных условиях плавания. Они с удовлетворением узнали, что к западу, т.е. там, где им предстояло пройти, не было мелей и подводных скал. «Мы, — отмечал Амундсен, — не были избалованы возможностями плыть наверняка, а потому остающаяся часть нашего плавания представлялась нам чистой прогулкой».

Проведя со своими спутниками два часа на борту американского судна, Амундсен получил в подарок мешок муки и два мешка картофеля, а затем распрощался с американскими зверобоями. На «Йоа» снова были подняты паруса. Амундсен рассчитывал на попутный ветер, чтобы продвинуться как можно дальше на восток; последним ключом к Северо-Западному проходу был Берингов пролив. Однако лед появился раньше, чем полагал Мак-Кенн. Правда, сначала он был редкий, и путешественники даже несколько часов охотились на белых медведей.

Чем дальше продвигались на запад, тем сложнее и даже опаснее становилась ледовая обстановка. Амундсен спешил. На ночь пришлось пришвартоваться к ледяному полю. А утром путешественники, которые находились поблизости от мыса Батерст, впервые положенного на карту Франклином, обнаружили, что их окружают сплошные льды. Амундсен решил выжидать — возможно, улучшится ледовая обстановка, северо-западный ветер перейдет в штиль, течение отнесет лед от побережья, и тогда по образовавшейся полынье «Йоа» снова продолжит плавание на запад. Но все произошло не так, как хотелось, — путешественникам пришлось совершить ряд замысловатых маневров, прежде чем они вырвались из ледяных тисков.

30 августа им удалось достичь мыса Батерст. Под вечер того же дня миновали о-в Бейли. Льда здесь не было. Покинув прибрежную полынью, путешественники прямо направились к о-ву Гершеля и едва не наскочили на обширную подводную мель. Долгое время пришлось идти малыми глубинами, среди сплоченных льдов. Амундсен писал, что, когда им удалось достигнуть прибрежной полыньи, его руки покрылись мозолями, а «платье промокло от пота». В конце концов они оказались в районе столь малых глубин, что им ничего не оставалось, как пришвартоваться к берегу и заняться сбором так необходимого плавника. «Здесь, — отмечал Амундсен, — на северном склоне, куда солнце попадает только в ночные часы, был богатый ковер из цветов. Мы набрали огромные букеты незабудок и других цветов для украшения своего судна. Перед нами, насколько хватало глаз, простирались длинные волнистые поляны, покрытые высокой травой, а в долинах росли кустарники в человеческий рост. На нас все это производило впечатление рая»⁷.

3 сентября, когда ветер утих, возобновилось плавание по узкой прибрежной полынье. Однако ледовая обстановка оставляла желать лучшего. У мыса Кингс-Пойнт лед прижало вплотную к берегу. Здесь незадолго перед тем была выброшена на берег шхуна «Бонанда». По приказу ее капитана несколько моряков остались охранять продовольствие и снаряжение. Путешественники помогли им отстроить дом для предстоявшей зимовки. Вскоре начались морозы и образовался молодой лед. 9 сентября 1905 г. по нему уже можно было смело ходить. Этот день Амундсен назвал началом третьей зимовки.

Через некоторое время путешественников навестил миссионер Фрэзер, направлявшийся с о-ва Гершеля в форт Мак-Ферсон, расположенный в устье р. Маккензи. Он рассказал, что в гавани острова зимуют пять судов, затертых льдами. Кроме того, он располагал сведениями о том, что где-то восточнее в ледовом плену оказалось еще шесть кораблей.

Амундсен решил соорудить два дома: один для членов экспедиции, другой для магнитных вариационных наблюдений. Вскоре жилой дом уже стоял под крышей. Затем в 200 м от судна выстроили магнитный павильон, где начиная с 2 октября в течение 9 месяцев выполняли вариационные измерения.

25 сентября Амундсен в сопровождении нескольких спутников предпринял поездку на о-в Гершеля. Капитаны зимовавших там судов приняли его необычайно радушно; у одного из них находилась почта для экспедиции. Среди них были письма из дома. Правда, они были отправлены полгода назад, но от этого, по словам руководителя экспедиции, не стали менее дорогими его сердцу.

Экспедиция как раз находилась в тех местах, где существовало почтовое сообщение. 20 октября должна была отправиться почта. Сначала ее доставляли в форт Мак-Ферсон, а оттуда — в форт Юкон. Там почтальоны какое-то время задерживались, дожидаясь ответов на письма и телеграммы, а затем развозили их по зимовавшим судам. Амундсен понял, что получить ответ на посланные письма раньше мая не успеет. «Я, — писал он, — спросил китобоев, будут ли они иметь что-нибудь против, если я поеду вместе с почтой 20 октября. Если я сам попаду туда, то всегда сумею устроиться. Мое желание было встречено с величайшей любезностью, и в мое распоряжение предоставили все, в чем я мог нуждаться»⁸.

Капитан «Бонанды», потерпевшей крушение недалеко от того места, где осталась на зимовку «Йоа», вызвался отправиться вместе с Амундсеном, чтобы затем добраться до Сан-Франциско и в навигацию следующего года на новом судне возвратиться в эти места. Это было весьма рискованно для немолодого человека, к тому же не имевшего опыта длительных санных и лыжных походов.

В 11 ч вечера, когда небо расцветилось великолепным полярным сиянием, Амундсен со своим спутником возвратился на «Йоа». «За мое отсутствие, — писал Амундсен, — была произведена большая работа на судне и на берегу. Лунд сделал новую метеорологическую будку и устроил ее так, что в нее не мог проникнуть никакой снег. Уже на другой день я с помощью Ристведта установил все метеорологические инструменты, и мы могли начать свои наблюдения с 1 октября».

На следующий день были пущены магнитометры. Амундсен стремился провести как можно больше физических наблюдений на почти неисследованных берегах, чтобы впоследствии передать все материалы ученым для обработки и анализа.

Затем путешественники занялись написанием писем на родину. Всю почту упаковали в латунный футляр и запаяли. «В этих местах требуются солидные конверты», — заметил Амундсен.

20 октября 1905 г. закончились все приготовления к отъезду. На следующий день в сопровождении юного эскимоса Манни отправился Амундсен на о-в Гершеля. В пути он встретился с эскимосом, который отвечал за доставку почты в форт Юкон. В тот же день прибыли к месту назначения. На о-ве Гершеля он задержался на несколько дней, ожидая пока капитаны судов закончат снаряжение своей экспедиции под начальством шкипера Могга, старого полярного моряка, которому доводилось некогда совершать и сухопутные санные походы.

В 9 ч утра 24 октября почтовая экспедиция тронулась в путь и в тот же день вышла на материк. Ночевали на отмели безымянной реки. Амундсену как гостю экспедиции доверили обязанности утреннего повара, что вынуждало его вставать примерно на 2 ч раньше других.

Вскоре достигли гор, и эскимосы сообщили Амундсену, что в тот же день они пересекут границу леса. Это необычайно его взволновало — за каждым поворотом дороги он ждал, что вот-вот покажутся деревья.

«И когда наконец на обрыве скалы, — вспоминал Амундсен, — показалась, вырисовываясь на фоне неба, первая ель — довольно потрепанное и пострадавшее от ветров маленькое рождественское деревцо, висевшее из трещины, — она произвела на меня удивительное впечатление: ведь это значит, что мы вышли из полярной области на более привычную для человека почву. Мне вдруг захотелось бросить все, за чем я должен был смотреть, и вскарабкаться на гору, чтобы потрогать корявый ствол и почувствовать аромат ели — аромат леса!»⁹.

Но вскарабкаться на гору не удалось — буйные порывы ветра сбивали с ног и людей и собак, опрокидывали нарты. Лед на реке был такой гладкий, что не за что было зацепиться. Потом нарты заменили на табогганы (санки с широкими полозьями) и продолжили путь.

Под вечер 20 ноября 1905 г. отряд с почтой достиг форта Юкон — небольшого индейского селения из 30 хижин. «Я, — писал Амундсен, — надеялся, что найду здесь телеграфную станцию. Но, к сожалению, ближайший телеграф был в Игл-Сити, в 200 милях к югу, вверх по течению реки. Делать было нечего. Моей целью была связь с родиной, и если я хотел достигнуть этой цели, то мне надо было идти в Игл-Сити».

Итак, снова пришлось пуститься в путь. Шли довольно быстро, поэтому в Игл-Сити успели вовремя. Едва Амундсен отослал в Норвегию «драгоценную телеграмму», как из-за сильных морозов оборвался провод, а вместе с ним и телеграфная связь.

В ожидании известий из дома Амундсен прожил в Игл-Сити целых два месяца. Наконец, прибыла почта. Захватив с собой телеграммы, письма, газеты, Амундсен 3 февраля 1906 г. отправился в обратный путь. В 6 ч вечера 12 марта 1906 г. он возвратился на борт «Йоа». А через несколько дней скончался Вик, который был хорошим другом всем участникам экспедиции. По словам Амундсена, своим веселым нравом и доброй шуткой он доставлял путешественникам немало радостных минут. «Смерть, — писал Амундсен, — всегда жуткий гость. Но на нас, в нашем положении, так далеко от родных и друзей, она, быть может, подействовала еще более сильно, чем на всякого другого. Каждый из нас как можно скорее вернулся к своей обычной работе — она великий утешитель и помощник»¹⁰.

Не зная, от какой болезни умер Вик, Амундсен на всякий случай предложил всем переселиться на судно. Между тем становилось теплее — наступала весна. После жестокой и снежной зимы и пережитого горя это было воспринято как добрый знак.

2 мая на борт «Йоа» почтальон-индеец привез два письма: одно Амундсену, другое лейтенанту Хансену. «Мое, — писал Амундсен, — было от брата — несколько устарелое, но от этого не менее дорогое. И если бы все знали, как в наших условиях ценится письмо, то, я думаю, многие написали бы нам»¹¹.

Весна оказалась ранней. 20 мая появились перелетные птицы. Настроение участников экспедиции заметно улучшилось. Они полагали, что наступает последний этап их героического, первого в истории полярных странствий сквозного плавания Северо-Западным проходом. Во второй половине июня были прекращены сначала магнитные, а затем и метеорологические наблюдения.

11 июля «Йоа» снова отправилась в путь. Она спешила на запад, к открытой воде, окрашенной в бурый цвет выносами ила из р. Маккензи. Однако¹² вскоре выяснилось, что море свободно лишь на небольшом пространстве, поэтому путешественникам пришлось укрыться в гавани о-ва Гершеля.

Это было ранним утром 13 июля 1906 г. «Здесь, — отмечал Амундсен, — нам представился прекрасный случай изучить остров Гершеля уже без снежного покрова. Остров невелик и весь зарос мхом, он отделяется от материка узким и мелким проливом. Когда Франклин в 1826 году проходил мимо острова на шлюпке, он не заметил прекрасной гавани на восточной стороне острова. Франклин говорит поэтому, что узкий пролив — единственное место убежища для судов на всем побережье отсюда до реки Маккензи. Франклин не подозревал тогда, какое большое значение будет иметь остров Гершеля. Гавань хороша при всяком ветре. Правда, она открыта для юго-западного ветра, но он не может причинить особого вреда»¹³.

С вершины острова путешественники наблюдали за состоянием льдов в море. Правда, по склонам горы приходилось подниматься с большим трудом, зато все они были сплошь усыпаны цветами. Линд-стрем вскоре собрал богатую ботаническую коллекцию. На острове Амундсен закупил несколько мешков местного картофеля. По своему виду он напоминал морковь и был приятен на вкус.

Постепенно начала изменяться ледовая обстановка. Открытая вода распространялась все дальше и дальше на запад. 23 июля возобновилось плавание. Однако попытка проникнуть в прибрежную полынью не увенчалась успехом. Пришлось возвращаться к о-ву Гершеля и снова ждать.

Наконец 1 августа дозорный сообщил о том, что состояние льдов улучшилось и видны каналы чистой воды. Немедленно снялись с якоря, но через два дня оказались в ледовом плену. А тут еще началось торошение. Корму судна даже несколько приподняло. Когда льды несколько разошлись, «Йоа» вырвалась на свободу. Но курс взяли не на запад, а к о-ву Гершеля. Вскоре сюда теснимые льдами прибыли шесть китобойных судов.

9 августа неожиданно доставили почту. «Большое волнение вызвало, конечно, землетрясение в Сан-Франциско. С почтой прибыл и некто Стефансон, который рассказывал, что датская экспедиция направляется сюда и что он здесь должен будет присоединиться к ней. Он будет искать землю на севере. А мы теперь были рады тому, что будем искать землю на юге»¹⁴.

Так неожиданно встретились два выдающихся полярных исследователя. «Некто Стефансон» оказался Вильямуром Стефансоном, считавшим, что в центре Северного Ледовитого океана находится Арктический континент.

Амундсену надоело сидеть на о-ве Гершеля, и он решил войти в замеченную путешественниками полынью, чтобы посмотреть, не разрушил ли северо-восточный ветер перемычку льдов, которая до сих пор закрывала им путь. Подгоняемые попутным ветром, они стремительно шли вперед, не имея возможности определиться, поскольку стоял почти непроницаемый туман. Когда прояснилось, а это случилось спустя два дня, Амундсен увидел, что «Йоа» находится в береговой полынье. Благодаря своим малым размерам, она без труда могла идти под мотором. «Похоже, что колдовские чары рассеялись», — вспоминал Амундсен. Но его надежды на прорыв к Берингову проливу не оправдались — путь им снова преградил сплошной лед. К тому же наплыл туман. Пришвартовавшись к льдине, решили ждать улучшения обстановки.

Когда сквозь тучи пробилось солнце, Амундсен с бочки на мачте разглядел возможный путь, правда, по мелководью. Решили рискнуть. В 5 ч 17 августа судно находилось на траверзе «острова Креста, где в качестве знака был поставлен крест». Значит, до этих мест доходили русские со стороны Берингова пролива. Когда пробирались сквозь льды, повредили мотор и не смогли его запустить. Вся надежда оставалась на паруса. Но Амундсен был уверен, что теперь удастся добраться до Берингова пролива. Едва миновали мыс Барроу, как на пути встретилась полоса дрейфующего льда.

«На паровом судне, — писал Амундсен, — всякий сумеет форсировать лед. К счастью, перед тем, как войти в лед, мы прошли некоторое расстояние по чистой воде и потому успели развить хороший ход. Нас здорово встряхнуло, когда «Йоа» ударилась об лед. Полетело все, что лежало на палубе непривязанным, но лед расступился перед форштевнем судна. Мы все бешено работали шлюпочными баграми, расчищая дорогу и отталкивая лед в стороны изо всех сил. А судно шло на всех парусах и все нажимало, да нажимало. Таким образом, мы продвигались вперед дюйм за дюймом. Вскоре нам оставалось уже немного. Перед последним ударом мы развили хороший ход. Словно старая «Йоа» сама понимала, что теперь наступил решительный момент. Она ударилась о две большие льдины, которые хотели закрыть перед нею Северо-Западный проход, и теперь ринулась на них, чтобы заставить их расступиться и пропустить вперед!... Миллиметр за миллиметром медленно раздвигался лед. Раздался дикий, радостный, торжествующий крик, когда судно скользнуло на чистую воду»¹⁵.

Все были возбуждены. Впереди простиралась свободная от льда прибрежная полынья. Путь к Берингову проливу был открыт... За мысом Барроу повстречали американские суда. Они везли почту для Амундсена. Вести с родины были добрые. Исправив повреждения, 24 августа «Йоа» возобновила плавание. Вскоре исчезли льды. Появились птицы. Стало заметно теплее.

Вдали от берегов виднелись сплошные льды. Шли по прибрежью, где глубины колебались от 2 до 5 саженей. Иногда часами, сутками отстаивались под защитой сидевших на мели стамух, ожидая, когда рассеется туман. Одну из самых тревожных ночей провели у побережья Америки между о-вом Креста и мысом Барроу. Небо было затянуто тучами, кругом кромешная тьма, а волны перекатывались через льдину, за которой укрылась «Йоа». С океана надвигалась масса мелкобитого плавучего льда, который напирал и на стамуху и на пришвартовавшееся к ней судно.

«Вероятность того, что наша льдина расколется, была велика, — писал Амундсен, — и мы были готовы сейчас же бросить якоря, если бы это случилось. Но среди ночной темноты было бы нелегко очищать якорные цепи от сплоченного дрейфующего льда. Наконец, стало рассветать — редко мы встречали с большей радостью и облегчением рассвет, чем после такой скверной ночи»¹⁶.

Потом начался шторм. «Йоа» двинулась вперед и отшвартовалась у более обширной и надежной льдины. Амундсен писал: «Нет ничего легкомысленнее продвижения во льдах, которых нельзя окинуть взором. Можно оказаться в какой-нибудь такой бухте, откуда нельзя будет выбраться, и совершить тогда невольное путешествие к Северному полюсу. А в этой части океана такая опасность больше, чем где-либо в другом месте. То течение, которым так замечательно сумел воспользоваться Нансен, то самое течение, которое увлекло с собой больше сотни американских судов и которое в 1879 году унесло «Жаннету» под начальством Де-Лонга, проходит здесь, вблизи мыса Барроу с наибольшей скоростью и направляется к северо-западу — иногда прямо со стремительной быстротой»¹⁷.

Может быть, в эти тревожные августовские дни у Амундсена зародился проект новой экспедиции. Теперь, когда цель почти достигнута, он думает о достижении Северного полюса. Не пройдет и года, как он изложит свою мечту Норвежскому географическому обществу.

Спустя неделю экспедиция миновала залив Коцебу и увидела мыс Принца Уэльского, а в Беринговом проливе прошли поблизости от о-вов Диомида.

«Когда, — писал Амундсен, — мы проходили между островами и берегом, мы, старики, собрались на палубе и выпили в первый раз за то, что Северо-Западный проход пройден, наконец, на судне. Я надеялся отпраздновать этот момент хорошенько, но погода не позволила. Все торжество ограничилось одной рюмкой. Мы даже не могли поднять флага, так как его сейчас же разорвало бы в клочки»¹⁸.

Вскоре «Йоа» отдала якорь в Номе. «Та сердечность, с которой мы были встречены, и бесконечное ликованье, предметом которого были «Йоа» и мы, — писал Амундсен, — всегда будут для меня одним из самых светлых воспоминаний нашего возвращения»¹⁹.

Более трех столетий понадобилось человечеству, чтобы осуществить давнюю мечту: совершить сквозные плавания из Атлантики в Берингов пролив. Первым этот великий прорыв сделал Нильс Адольф Эрик Норденшельд, который в 1878—1879 гг. прошел на «Веге» от берегов Швеции вдоль северного побережья Евразии в Тихий океан (Северо-Восточный проход).

На первое плавание Северо-Западным проходом отважился Руал Амундсен. Его трехлетний поход на «Йоа» из Атлантического океана в Берингов пролив был вторым прорывом в решении этих двух глобальных полярных проблем. Его подвиг десятилетиями оставался неповторенным. Материалы метеорологических, океанографических, геомагнитных наблюдений экспедиции на « Йоа» имели огромное значение для развития научных представлений о природе арктических земель и морей от Гренландии до Берингова пролива. Многие из них использовались в трудах таких выдающихся русских естествоиспытателей, как М.А. Рыкачев, Б.П. Мультановский, П.В. Виттенбург, В.Ю. Визе, Ю.М. Шокальский и др.

Высокую оценку геофизическим измерениям Амундсена дала Главная геофизическая обсерватория в 17-м томе «Метеорологического вестника» за 1907 г.: «В конце ноября прошлого года вернулся в Христианию капитан Руал Амундсен, пробыв около 3 1/2 лет в полярных странах. Ему впервые удалось на одном судне пройти вдоль северного берега Северной Америки из Атлантического океана в Тихий. Почти два года (23 месяца) эта экспедиция, состоявшая всего из 4 лиц, провела в местности вблизи магнитного полюса. Весь добытый экспедицией богатый материал, а также записи метеорологических, магнитных и астрономических наблюдений благополучно доставлены в Христианию. Экспедиция производила все время весьма аккуратно непосредственные метеорологические наблюдения, а температура и давление воздуха записывались также самопишущими приборами.

Магнитные наблюдения производились в Годхавне, в Гренландии, на острове Бичи, в Геочавне близ магнитного полюса на Земле Короля Уильяма, в Боотия Феликс и в Кингс-Пойнте. Записи магнитографов имеются для Геочавна с ноября 1903 года по май 1905 года и для Кингс-Пойнта с октября 1905 года по март 1906 года.

Магнитные наблюдения произведены весьма тщательно, и записи магнитографов проявлены и вполне удовлетворительны»²⁰.

Только спустя 20 лет результаты его измерений будут полностью обработаны и обобщены. «Научный материал, привезенный на родину, — писал Амундсен, — отличался необычайным обилием. Наши магнитные наблюдения были так обширны и полны, что ученым, которым мы передали их по возвращении на родину в 1906 году, понадобилось около 20 лет, чтобы их обработать, и лишь в прошлом (1926) году они закончили вычисления, построенные на наших данных. Никогда еще наука не получала ничего даже отдаленно схожего по совершенству с этими обстоятельнейшими наблюдениями явлений магнетизма у Северного полюса»²¹.

Однако еще задолго до того, как была завершена полная обработка добытых Амундсеном данных, многие материалы разошлись по всему миру — по метеорологическим институтам, университетам, геофизическим обсерваториям — и не только послужили основой для важных выводов, но и явились стимулом для новых научных поисков.

Примечания

1. Там же. С. 322.

2. Там же. С. 323.

3. Там же. С. 328.

4. Там же. С. 330.

5. Там же. С. 331—332.

6. Там же. С. 333.

7. Там же. С. 336.

8. Там же. С. 341.

9. Там же.

10. Там же. С. 384.

11. Там же. С. 363.

12. Там же. С. 370.

13. Там же. С. 404.

14. Там же. С. 412.

15. Там же. С. 413.

16. Там же. С. 414.

17. Там же. С. 415.

18. Там же. С. 417.

19. Там же. С. 417.

20. Метеорол. вестн. 1907. Т. 17. С. 101.

21. Амундсен Р. Собр. соч. Т. 5. С. 42.