Глава 18. Возвращение Ибсена в Норвегию и «Строитель Сольнес»

Летом 1891 года Ибсен покинул Мюнхен и отправился в путешествие на север Норвегии, вплоть до Нордкапа. Затем он вернулся в Кристианию, и на этом закончилось длительное, двадцатисемилетнее, пребывание Ибсена за границей. Кристиания становится его резиденцией до самой смерти.

Ибсен возвратился в Норвегию знаменитым писателем, прославившим свою родину во всем мире. Широчайшее признание постепенно пришло к Ибсену и в самой Норвегии — он живет в Кристиании, окруженный всеобщим вниманием и любопытством, как достопримечательность города.

Но Ибсен продолжает жить замкнуто, встречается лишь с узким кругом людей — мало кто рискнет подойти к нему во время его прогулок по городу, совершаемых с педантичной точностью.

Творчество Ибсена стоит в это время в центре внимания норвежской и мировой литературной общественности. Популярность Ибсена достигает своего апогея, распространяясь и на такие страны, куда в 80-х годах имя Ибсена только начинало проникать, например, на Англию, где наиболее видным проповедником «ибсенизма» выступает Б. Шоу. Большое число переводов Ибсена и статей об Ибсене выходит в 90-е годы в России.

Во Франции за признание Ибсена борется в своем «Свободном театре» Андре Антуан. В 1890 году он ставит «Привидения» — и спектакль вызывает бурные страсти. Много внимания уделяет пьесам Ибсена Люнье-Поэ¹.

Но самой высокой точки достигает в это время увлечение Ибсеном в Германии. Именно около 1890 года прежний настороженный интерес к Ибсену, частично связанный с непониманием его, а частично даже с явным его неприятием, сменяется настоящей ибсеновской модой, хотя споры вокруг его новых произведений не умолкают². О популярности Ибсена в Германии на рубеже XX века может дать представление тот факт, что в эти годы появилось десять сценических пародий на Ибсена³. А еще в 1889 году небольшой городок в Альпах Госсензас, в котором Ибсен часто проводил летние месяцы, назвал его именем одну из площадей города.

В самой Норвегии в Кристианийском театре в честь возвращения Ибсена была сыграна «Гедда Габлер», состоялось сотое представление «Союза молодежи» (такого рекордного числа постановок не приходилось в этом театре на долю никакой другой пьесы), и шведский адепт Ибсена Август Линдберг впервые поставил здесь «Привидения»⁴.

Первая пьеса, которую Ибсен пишет в Кристиании — «Строитель Сольнес». Эта пьеса, тесно примыкающая к «Гедде Габлер», во многом коренится в прежних впечатлениях, в переживаниях мюнхенской поры. Возможно, что определенное значение здесь имела встреча в Госсензасе в июле 1889 года с восемнадцатилетней Эмилией Бардах, девушкой из состоятельной венской семьи. Есть все основания полагать, что Эмилия влюбилась в знаменитого писателя и что он тоже не остался равнодушен к ней. После их разлуки началась переписка, причем в первых письмах Ибсена явно проскальзывает любовное чувство. Затем письма Ибсена становятся холодней, и переписка прекращается — по просьбе Ибсена.

Не исключено, что встреча с Эмилией Бардах сказалась на образе Хильды Вангель, молодой девушки, стремительно врывающейся в сложную, но устоявшуюся жизнь пожилого строителя Халвара Сольнеса.

Впрочем, некоторые черты Эмилии запечатлены скорее в облике Гедды Габлер. В 1891 году, на премьере «Гедды Габлер» в Берлине, Ибсен сказал одному из своих молодых друзей, что удел Эмилии не выйти замуж, а «отнимать мужей у других женщин», во всяком случае, заманивать их⁵. А на честь быть прообразом Хильды претендовали и другие женщины. Так, в 1888 году в Дании Ибсен был знаком с двумя девушками — и, по словам X. Хейберга, «до сих пор между их семьями идет спор о том», какая из них запечатлена в Хильде⁶. Но особенно велика была здесь, вероятно, роль Хильдур Андерсен, впоследствии знаменитой пианистки. В начале осени 1891 года Ибсен в Кристиании навестил ее отца, инженера, которого, как и всю его семью, он знал еще по Бергену. Хильдур находилась тогда в туристском походе. Но она вскоре вернулась и между нею и Ибсеном сразу же завязалась дружба — впоследствии они даже отмечали день своего знакомства: 19 сентября. Тот самый день, который играет такую большую роль в «Строителе Сольнесе». Хильдур помогала ему в хлопотах, которые выпали на его долю, когда он обосновался в Кристиании, потому что жены Ибсена, Сюзанны, в это время не было в городе. Ибсен и Хильдур вместе посещали театры, ходили на доклады и даже на концерты, хотя Ибсен был далек от музыки. Ибсен обсуждал с Хильдур свои творческие планы. В отличие от Эмилии Бардах, которая всячески афишировала свои отношения с Ибсеном, Хильдур тщательно скрывала свою дружбу с великим драматургом, уничтожила все, что он ей писал. И только в глубокой старости (она умерла в 1956 году) рассказала кое-что о своих отношениях с Ибсеном видному ибсенисту профессору Френсису Бюллю, который после ее смерти опубликовал содержание этих рассказов⁷. Само имя Хильда напоминает имя пианистки, хотя вместе с тем оно ведет нас в мир древней саги, означая битву и напоминая об имени влекущей и страшной Брюнхильды. Но хищные черты юной Хильды все же заставляют опять вспомнить Эмилию Бардах, о которой Ибсен говорил, что она казалась ему «хищным зверьком»⁸.

Хильда появляется в пьесе в тот момент, когда Сольнес признается доктору Хэрдалу, что он, которого все считают удачливым счастливцем, на самом деле живет в постоянном страхе. Он ожидает, что его скоро сметет с дороги и вытеснит юность. И когда Хильда приходит, Сольнесу кажется, что теперь, вместе с Хильдой, он сможет противостоять этой враждебной юности. Он восклицает: «Итак, юность против юности».

В жизни Сольнеса, когда появляется Хильда, происходят и другие важные события. После долгих лет, когда он строил обыкновенные жилые дома, он воздвигает для себя самого дом, увенчанный башней — такой высокой, какими бывают церковные башни. И оба эти события, сплетаясь, становятся роком Сольнеса.

Та тревога, которая постоянно владеет Сольнесом, диктуется ему его совестью. Он ощущает, что за все свои успехи он должен был платить «человеческим счастьем». И не одним своим собственным, «но и чужим!». Счастьем своей жены Алины, счастьем многих архитекторов, которых он, почти самоучка, ничего не смыслящий в математических расчетах, столкнул со своей дороги, счастьем молодого Рагнара Брувика, который работает в мастерской Сольнеса в качестве чертежника. Рагнар обладает и талантом, и с успехом мог бы сам строить. Но Сольнес упорно отказывается дать свой отзыв на проект молодого Брувика именно потому, что знает о таланте Рагнара и не хочет, чтобы тот стал его соперником. А этим он делает несчастным отца Рагнара, старого архитектора, у которого когда-то Сольнес служил и который, видя, что Сольнес никогда не похвалит его сына, постепенно теряет веру в его дарование. Более того, конторщица у Сольнеса — невеста Рагнара, Кая — безраздельно влюблена в Сольнеса. И тот держит ее лишь потому, что знает: пока Кая работает у него, Рагнар от него не уйдет.

Но отношение Сольнеса к Рагнару — это лишь цепь обычных дурных поступков жестокого себялюбца. Главная же его способность — причинять людям зло — лежит в совсем иной сфере. Сольнес способен не только действовать на людей, но и вызывать события в мире вещей одной своей волей, своим даже невысказанным желанием. Старый дом его жены сгорает, по убеждению Сольнеса, потому, что он издавна мечтал об этом. Хотя Сольнес ждал, что дом загорится от трещины в дымовой трубе, между тем как пожар начался в противоположном конце дома. Когда Кая, невеста Рагнара однажды навещает его в мастерской, то Сольнес решает заполучить ее в свою контору, но ничего не говорит ей. Однако на следующий день она приходит в контору и ведет себя так, словно они уже условились о том, что она будет работать у Сольнеса.

Сольнес считает, что он принадлежит к исключительным, избранным натурам, которым дается все, чего они страстно желают. Он говорит, что в нем сидит тролль и что у него есть тайные (по сути дела магические) сотрудники и пособники, которые осуществляют его желания, что он окружен бесами, злыми духами и добрыми, которые захватывают его. И это принесло ему победу на его жизненном пути, но эту свою победу, это свое счастье дает себя знать «как большая открытая рана вот тут на груди». И эта рана горит и ноет.

В «Строителе Сольнесе» возникает та же атмосфера таинственности, действия неведомых сил, которая ощущалась уже в «Женщине с моря». Связь обеих пьес подчеркивается еще тем, что Хильда — это младшая дочь Вангеля от первого брака. Но в «Строителе» эта атмосфера еще напряженнее, действие еще больше переходит в сферу символико-магическую. В каком-то отношении «Строитель Сольнес» Ибсена предваряет «Inferno» Стриндберга.

Хильда сперва стремится укрепить веру Сольнеса в его избранничество и видит в его внутренних мучениях лишь особую болезнь — наличие у него хилой совести. Ему лучше было бы «иметь... как бы это сказать?.. здоровую, дюжую совесть». Такую, какой она сама обладает. В этой связи возникает тема викингов — завоевателей, «которые отплывали на кораблях в чужие страны, грабили, жгли, убивали людей... И похищали женщин...». И Хильда говорит: «Да, в этом должно быть что-то захватывающее» — в том, чтобы быть похищенной. А затем соглашается со словами Сольнеса, что она похожа на хищную птицу: «Да, это скорее, пожалуй... А почему бы и не так! Почему бы и мне тоже не охотиться за добычей? Не схватить той, что меня больше всего манит? Раз я могу... вцепиться в нее этак... когтями. И одолеть».

Эта добыча — сам Сольнес. Хильда влюбилась в него еще девочкой, десять лет назад (19 сентября). Когда Сольнес построил необычайно высокую башню на церкви в Люсангере, где жило семейство Вангелей, и при огромном стечении людей поднялся по лесам наверх, чтобы повесить большой венок на самый флюгер. А маленькая Хильда, одна из школьниц, одетых в белые платья, от восторга так бесновалась внизу и кричала: «Ура, строитель Сольнес!», что у строителя чуть не закружилась голова. А вечером Сольнес пришел на ужин к Вангелям, но сначала в комнате была одна Хильда. Сольнес сказал ей, что она похожа на маленькую принцессу и что через десять лет он вернется — в образе тролля — и подарит ей королевство, а потом много раз поцеловал ее. Все это Хильда напоминает Сольнесу при их встрече, и хотя он ничего не помнит об этом разговоре и о поцелуях, он готов поверить Хильде, допуская, впрочем, что он тогда лишь думал об этом, желал этого — и был разгадан Хильдой. А теперь, ровно через десять лет, тоже 19 сентября, Хильда является, чтобы потребовать обещанного королевства, то есть отвоевать себе Сольнеса. Является, наделенная «дюжей совестью».

В такой обрисовке Хильды не трудно увидеть выражение мыслей, ставших очень распространенными в это время, — а именно, мыслей Фридриха Ницше. Именно у Ницше встречается и осуждение хилой совести, и возвеличивание викингов с их безжалостностью. И несомненно, здесь не случайное совпадение. Есть все основания полагать, что в свои последние мюнхенские годы Ибсен довольно подробно познакомился с идеями Ницше, хотя бы из вторых рук. Как раз в конце 80-х годов развернутые статьи о Ницше публикуют видные скандинавские критики, друзья Ибсена, Георг Брандес и Юлиус Хоффори, а также известный датский философ Харальд Хефдинг. Пройти мимо Ибсена эти статьи не могли. И отклики на них, возможно, содержатся уже в «Гедде Габлер», становясь совершенно отчетливыми в хищной позиции Хильды — той позиции, с которой она является к Сольнесу. Более того, воздействие идей Ницше ощущается и в образе самого Сольнеса, который хотел бы считать себя человеком избранным, исключительным — неким вариантом сверхчеловека Ницше⁹.

Но испытания реальностью эти ницшеанские устремления не выдерживают, Сольнес с самого начала мучим сомнениями и тревожным предчувствием неотвратимого возмездия. «Юность — это возмездие» — именно в уста Сольнеса вкладывает Ибсен эту знаменитую фразу, которую в русской поэзии обессмертил Блок, сделав ее эпиграфом к поэме «Возмездие»¹⁰. А дерзкая Хильда, восклицавшая, что только Сольнес «один должен иметь право строить», узнав об отношении строителя к Брувикам, заставляет его немедленно написать одобрительный отзыв о проекте Рагнара и тут же послать ему этот отзыв с Каей. Она не может вынести такой несправедливости и жестокости со стороны Сольнеса. Более того, она, эта хищная птица, не может вынести и своей собственной жестокости — когда она направлена не вообще на людей, а на того, кто ей знаком. Она явилась в дом Сольнеса, чтобы захватить его. Но она долго беседует с Алиной Сольнес. И близко узнает это странное, бедное, боязливое существо, лишившееся когда-то того, что могло составить содержание ее жизни — обоих детей, и почти по-детски оплакивающая все, что сгорело в ее старом доме, особенно своих кукол. И Хильда решает уехать, потому что «не может причинить зло человеку, которого знает, не может взять то, что принадлежит тому человеку по праву». Но затем ею все же овладевает прежняя мысль, но в каком-то преломленном виде. Она хочет строить с Сольнесом воздушные замки. А главное, хочет увидеть его таким бесстрашным и смелым, каким он жил десять лет в ее воображении. Хочет, чтобы Сольнес, как некогда в Люсангере, сам поднял венок на вершину построенной им башни своего нового дома. И Сольнес, весь захваченный Хильдой, решается на это. Он, страдающий от головокружения даже на совсем небольшой высоте, к ужасу Алины и к изумлению всех присутствующих, поднимается по лесам и стоит на самой верхней доске, на вершине. Доктор призывает всех собравшихся к полному молчанию. Но Хильда, которой кажется, что она видит еще кого-то на вершине — кого-то, с кем Сольнес спорит, — и которой представляется, что она слышит могучее пение в воздухе, — Хильда не может сдержать себя и кричит вверх: «Ура! Строитель Сольнес!»

И напрасно предостережение доктора: «Перестаньте! Перестаньте! Ради бога!» Крики «ура!» доносятся и с улицы. И Сольнес падает — и разбивается насмерть в каменоломне.

Своего возлюбленного, своего героя Хильда убивает. Сольнеса действительно постигает возмездие — со стороны юности. Но не той юности, которой он боялся, не со стороны своих учеников, молодых архитекторов. А со стороны юности, которая требует, чтобы он стал вровень со своей претензией на избранничество, чтобы он оказался действительно исключительным человеком. Но уже то, что он все же попытался стать таким, каким ему надлежало быть, наполняет Хильду безумным восторгом и она кричит: «Но он достиг вершины. И я слышала в воздухе звуки арфы... Мой, мой строитель!» И Сольнес стал действительно Сольнесом Хильды, но не потому, что она отняла его от жены, а потому, что подвергла его на житейски бессмысленное, на символически возвышенное дерзание.

Тот кончающийся гибелью подвиг, на который, оказывается, способен Сольнес и который вызывает ликование Хильды, — это подвиг личности по отношению к себе самой, направленный не против других. Так, ницшеански поставленный в пьесе конфликт разрешается совсем не по-ницшеански. Основной вопрос драматургии Ибсена, впервые наиболее однозначно намеченный в «Бранде», — вопрос о том, может ли человек осуществлять свое призвание ценой жизни и счастья других, и на этот раз получает прямой ответ: нет, не может.

И хотя в «Строителе Сольнесе» этот вопрос перенесен в рамки обычных человеческих измерений, в мастерскую архитектора, где занимаются вычислениями и чертежами, тем не менее и здесь он приобретает очертания, выходящие за пределы обычной действительности. Здесь почти въявь оживают таинственные силы, которые обитают в душе Сольнеса, и темные, и светлые. При всей подчеркнутости конкретного обличья Хильды, этой эмансипированной для своего времени девушки из хорошего общества, она вся во власти душевного переживания, постигшего ее еще ребенком, и торжествует победу, когда ее герой гибнет, но гибнет в стремлении выполнить ее мечту. Тем самым и Сольнес, и Хильда не столько живут простой человеческой жизнью, а скорее становятся символическими фигурами, раскрывающими необычайные внутренние глубины душевной жизни, не теряя своей человеческой конкретности.

Символизм был неотделим от таинственных сил души в «Женщине с моря». Так же неразделимы они и в «Строителе Сольнесе». Но если в первой пьесе в конце концов побеждала нормальная человеческая жизнь, руководимая свободной волей, то во второй игра этих сил приводит к трагедии, которая, впрочем, тоже демонстрирует мощь глубоко таимых душевных сил человека.

Проблематика пьесы, устремленная к проверке того, является ли подлинным избранничество Сольнеса, требовала, чтобы развязка драмы была не словесной, а представляла собою действие. В соответствии с этим требованием и построена композиция «Строителя Сольнеса». При всей напряженности действия пьесы, при наличии в нем множества психологически обостренных диалогов, часто аналитически углубляющихся в прошлое, основной ударный и озаряющий всю драму момент «Строителя Сольнеса» — это его трагический финал, это гибель строителя.

«Строитель Сольнес», как ни странно, не вызвал резкой полемики при своем появлении, несмотря на сложность и странность его внутреннего действия.

Впрочем, в одной из своих статей об Ибсене Блок, как бы становясь на место «обыкновенного» зрителя, показывает кажущуюся внешнюю нелепость действия ряда пьес Ибсена, в том числе и «Строителя Сольнеса»: «Действительно ли сумасшедший или только таким притворяется строитель Сольнес? ...Или мозг строителя разгорячен и все это только его бред?»¹¹.

А значительно позднее в норвежском литературоведении указывалось: «Многое из того, что происходит в «Строителе Сольнесе», весьма уязвимо, если в основу суждения о пьесе положить требования реальной действительности. Но все дело в том, что большая часть действия происходит в душе самого Сольнеса, и эти внутренние события иллюстрируются событиями внешними...?»¹²

Однако в целом пьеса имела мировой успех. Возможно, что причиной этого было общее усиление символических антинатуралистических направлений в Европе. Сам Ибсен своими новыми драмами, особенно начиная с «Росмерсхольма», во многом подготовил этот поворот. Однако не всеми писателями и критиками это осознавалось. Еще до появления «Строителя», вскоре после возвращения Ибсена в Кристианию, туда приехал только что прославившийся своим «Голодом» Кнут Гамсун с циклом лекций, в которых он остро и язвительно развенчивал современную норвежскую литературу, резко критикуя творчество тех четырех писателей, которые считались тогда в Норвегии великими: Бьёрнсона, Хьелланна, Ли, а особенно Ибсена. Им он ставил в вину, что они занимались социальными проблемами, а не проникали в самые глубины человеческой души. Первая лекция Гамсуна состоялась в Кристиании 7 октября 1891 года. Ибсен, вместе с Хильдур Андерсен, присутствовал на ней и смотрел на лектора пронзительным взглядом. Можно полагать, что нападки Гамсуна отразились в «Строителе» не только в той критике, которой подвергается Сольнес со стороны молодых архитекторов, но и в усилении центрального мотива пьесы: «Юность — это возмездие».

Примечания

1. См.: Gravier M. Ibsen. Paris, 1973. P. 162—167.

2. См.: Pasche W. Skandinavische Dramatik in Deutschland. Basel und Stuttgart, 1979. S. 195.

3. Moe V.I. Ibsen-Parodien im deutschen Naturalismus // Contemporary. V. 5.

4. Хейберг. C. 224—225.

5. Там же. С. 216.

6. Там же. С. 215.

7. Там же. С. 224—226.

8. Там же. С. 216.

9. Развернутое сопоставление «Строителя Сольнеса» с идеями Ницше, особенно с его «Генеалогией морали» (1887), даны в статье: Tornquist Е. Individualism in the Master Bilder // Contemporary. V. 3. P. 134—135.

10. Блок. T. 5. С. 25.

11. Блок. T. 9. С. 149.

12. Хейберг. С. 228.